Вадим Андреев: когда артисту за 60, будь готов, что ролей станет меньше
Вадим Андреев — уникальный актер, который сыграл огромное количество ролей, и в каждой сумел прожить маленькую жизнь. Но даже, когда его нет на экране, его голос можно услышать в лучших мировых блокбастерах, так как он стал русским голосом Эдди Мерфи, Брюса Уиллиса, Пьера Ришара и еще десятка зарубежных звезд первой величины. В новом сезоне популярного сериала «Балабол», который показывает НТВ, телезрителей вновь ждут любимые герои и каскад доброго юмора, который выгодно отличает этот сериал. О своих ролях, вере и творческих планах артист откровенно рассказал в эксклюзивном интервью «ТН».
— В чем причина стабильной популярности сериала «Балабол», на ваш взгляд? Ведь уже на седьмой сезон пошли.
— «Балабол» — довольно редкий нынче жанр ироничного детектива, в нем очень много старого доброго юмора и прекрасная команда проекта. Так было заложено с первого сезона, и мы стараемся сохранять и переносить эту уникальность сериала из сезона в сезон. На площадке мы много импровизируем — сценаристы стараются, ну и мы не отстаем. (Улыбается.) Главный «Балабол» — Костя Юшкевич — он, можно сказать, наш рулевой в этом проекте. У него с юмором все в полном порядке, и в этом проекте он реализует свой талант на полную катушку.
— Он в проекте у вас за шутки отвечает?
— Не только он. На площадке всегда много импровизации. Как правило, если понимаем, что какие-то смешные фразы, реплики хорошо ложатся в сценарий, мы это сразу используем. Фильм легкий, понятный для зрителя, это очень приятно. Хотя там вроде и детектив, и убийства, но все это сдобрено доброй порцией юмора. Даже бандиты, которые в сериале долгожители — Губа, Михей, — они тоже очень забавные.
— Не романтизируете ли вы таким образом криминалитет?
— Это же касается не всех злодеев, только незадачливого Михея и его подручного. Мы не планировали, что они у нас будут проходить через все сезоны, но они настолько забавные персонажи, вроде бы и бандиты, но неудачники. Да и не кровожадные они, каждый раз попадают в дурацкие истории. Поэтому их сохранили, и они, я считаю, украшают фильм. Откровенных жуликов-бандитов, с которыми лихо расправляется Балабин, и без них хватает.
— Легкая подача идет в плюс сериалу?
— Сейчас 90 процентов детективных историй — это все всерьез, кроваво, страшно. Я всегда сравнивал «Балабола» с известным голливудским фильмом «Полицейский из Беверли-Хиллз» с потрясающе смешным Эдди Мерфи. Мне лично всегда нравится пересматривать этот фильм, и когда первый сезон вышел, я подумал, что это что-то из этой серии.
— В Голливуде ироничный жанр популярен, а в России не так много таких сериалов. Почему?
— Жанр очень сложный, но когда в проекте все сходится, когда все хорошо сделано, почему бы и нет? На НТВ мы уже делали серьезные проекты, например «Профиль убийцы», там все было серьезно. В проекте работал потрясающий сценарист Дмитрий Терский, который, на мой взгляд, настоящий профайлер. У нас там в основе сюжета были уголовные дела настоящие, не выдуманные. А «Балабол» — сериал другого плана, но не менее талантливо сделанный, поэтому он и долгожитель. Единственное опасение у нас перед каждым новым сезоном — выдержать высокую планку. В новом сезоне вот режиссер поменялся. Мы все немного напряглись, но на выходе все нормально получилось. Все потому, что режиссер к нам прислушивался, а Костя у нас практически за креативного продюсера проекта был.
— Михаил Галин привнес что-то новое?
— Если он что-то и хотел привнести, то мы ему не дали. (Улыбается.) Он отличный режиссер, мастер своего дела и прекрасно понимал, что уже шесть сезонов сняты, они все успешные, а лучшее, как известно — враг хорошего. Снимает он очень профессионально, четко, грамотно, к нам прислушивается, ведь команда уже давнишняя. Чего еще лучшего желать?
— Ваш персонаж в сериале — антипод талантливого разгильдяя Балабина. А в жизни вас раздражают такие безалаберные гении? Или сейчас таких уже нет?
— Мне как-то всегда везло в этом плане. Когда приходишь на проект, а там актеры из молодых, но уже засветившихся, которые еще мне не знакомы, тогда внутренне немного напрягаешься. Я не люблю непрофессионалов, но это касается не только актеров. Когда человек никудышный профессионал, это выражается, как правило, в том, что за кадром он излишне активничает, проявляет какую-нибудь идиотскую инициативу. Видимо, чтобы как-то замаскировать низкий уровень, скрыть свой внутренней зажим. Но сейчас в российском кинематографе идет естественный отбор, когда такие «активисты» появляются, то это совсем ненадолго. Сейчас время профессионалов! А «Балабол» еще чем хорош: там даже на небольшие роли проводятся кастинги, приглашаются известные мастеровитые актеры, которые с удовольствием вливаются в проект и обогащают его.
— У вас довольно много персонажей, что называется, в мундире: военные, полицейские. Откуда это пошло?
— В 2006 году на всю страну прогремел фильм «Кадетство», я сыграл там подполковника Василюка. С тех пор погоны просто преследуют меня. (Улыбается.)
— Кадровые военные часто спрашивают: в каких войсках служили?
— Спрашивают, но я же не кадровый офицер. Я служил после института срочную службу полтора года — все! Я ефрейтор запаса, но все равно представители силовых ведомств, и военные меня часто за своего принимают.
— Типаж узнаваемый?
— Возможно. Год назад мне наш министр внутренних дел даже медаль вручил.
— За популяризацию образа полицейского?
— Есть такая награда «За содействие МВД». Она официальная, с печатью и подписью.
— Если посмотреть со стороны, то вы очень счастливый человек. В профессию с первого раза попали, ранняя популярность пришла после «Баламута». Но если глубже копнуть, у вас были и тернии, было сложное преодоление. Дебютный фильм тяжело дался. На Владимира Рогового не в обиде?
— Нет, конечно, считаю его своим крестным папой в кино. Я потом у него еще в двух картинах снялся. В то время просто режиссура такая была своеобразная — не было понятия «звезд», все на равных. Конечно, великих и маститых не трогали, зато отрывались на молодых. Но режиссеры были в то время «царями и богами».
— Часто применяли запрещенные провокационные приемы, чтобы вытянуть у актера эмоции по максимуму?
— Были такие моменты, не скрою. В первом фильме, в «Баламуте», Роговой на меня страшно орал, причем орал публично, на площадке. А во второй картине «У матросов нет вопросов» он меня вообще не трогал, но зато орал благим матом на мою молодую партнершу Наташу Казначееву. Я его все время пытался урезонивать: «Что вы на нее орете? Она прекрасно все делает». А он говорит: «Ты не понимаешь. Я на тебя на «Баламуте» орал, гляжу: у тебя глаза кровью налились и сейчас ты меня ударишь. Зато потом выходил и играл как надо». Примитивная режиссура, но ему казалось, так проще добиться от артиста чего-то, так он работал.
— Сильно задевало самолюбие?
— Весь съемочный период — это были сплошные стрессы, но такая у него была метода. И не только у него одного. В 1986 году вышел фильм «Конец света с последующим симпозиумом» Татьяны Лиозновой, у меня там главная роль американского драматурга. При том, что я ученик Татьяны Михайловны, во ВГИКе у нее учился, и в «Карнавале» снимался. Фильм — четыре серии, восемь месяцев съемок. Тогда снимали вдумчиво, на пленочку. И мой герой там в состоянии постоянного стресса, практически в истерии. И Татьяна Михайловна восемь месяцев меня провоцировала, чтобы я в этом состоянии не только играл, но и жил вне съемок. До нервного истощения доходило, честное слово. Она добивалась, чтобы я и в жизни, как мой герой, был в предельно нервном состоянии. Но что делать? Такая была модная метода режиссуры в то время.
— Вам не кажется, что она к вам была чересчур требовательной?
— Она ко мне так относилась только во время съемок. В повседневной жизни такого близко не было.
— Вы ведь говорили, что она постоянно грозила: «сейчас отчислю за профнепригодность».
— Это было произнесено, когда она отсматривала отснятый материал «Баламута». Татьяна Михайловна была художественным руководителем творческого объединения, под эгидой которого снимался фильм, и она, конечно, с пристрастием отсматривала и была в ужасе. Она тогда искренне считала, что меня портит Роговой, что благодаря его «стараниям» я становлюсь профнепригодным. Это было ее право, и я с ней согласен. Положа руку на сердце, могу сказать, что она была во многом права, я действительно сыграл в этом фильме не очень. Хотя сам фильм удался, стал одним из самых кассовых в 1978 году.
— Я прекрасно помню фильм «Баламут», даже повторно ходил в кинотеатр. На тот момент это был свежий взгляд, в каком-то смысле прорыв. И вы настолько органично смотрелись в этом фильме.
— Это волшебная сила монтажа. Чистый звук же не писали, еще многое на озвучке было исправлено, на монтаже. Фильм действительно прекрасный, но я себя в нем не люблю: был там совсем беспомощный, зажатый. И Лиознова справедливо за это «вставляла».
— Но вы играли парня из деревни, который очутился в большом городе. Каким он должен быть? Уверенным в себе и разбитным?
— Ну мне-то виднее, как все было. (Улыбается.) Я как артист там вообще никакой. Я прекрасно знаю, как фильм делался и какой я там был неумеха.
— Но вы даже институт в то время еще не закончили. Может, на вас так давил авторитет Лиозновой и Рогового?
— Нет, меня потом хвалили в прессе, я даже был в десятке лучших артистов года. Зрители, безусловно, любят этот фильм. Но я себя должен оценивать же честно? Правда?
— У вас очень самокритичное мнение?
— Только после сорока лет я наконец-то стал чего-то стоить в этой профессии. Могу сказать, что сейчас я крепкий профессионал и мне редко бывает стыдно за себя на экране или на сцене. А тогда я был беспомощный и слабенький артистик.
— У вас нет личной обиды на Татьяну Лиознову? Последний фильм у нее как-то не удался, и она не очень самокритично к этому отнеслась, винила актеров.
— Нет, она к себе тоже очень критично отнеслась, призналась мне, что совершенно не поняла эту пьесу. Мы тогда с ней были в ГДР с премьерой этого фильма, жили в Доме дружбы. Так там с утра до вечера крутили ее фильм. А поскольку Берлин ей был неинтересен, там она уже снимала «Семнадцать мгновений весны», то она целыми днями смотрела на экране телевизора то, что сняла. Потом мы поехали на север Германии, и она как-то отрешенно произнесла: «Я поняла, что я потеряла чутье режиссерское, не поняла пьесу. Я совершенно неправильно сняла этот фильм». После этого она ничего не снимала. А ведь прожила лет 35 после этого.
— Вы с ней согласились?
— Это, бесспорно, не лучший ее фильм — это так. Но все равно это был фильм великого мастера. И она потом беспокоилась за его судьбу, постоянно спрашивала у руководителей телеканалов, почему на ее юбилеях показывали все ее фильмы, кроме этого. Они клятвенно обещали исправиться, но так и не показали, и до сих пор не показывают. Люди смотрят в Интернете этот фильм, и они в восторге, потому что это же гениальная Лиознова снимала. Еще там великолепная музыка Гии Канчели, целое созвездие блистательных артистов: Надежда Румянцева, Армен Джигарханян, Олег Табаков, Евгений Весник, Эммануил Виторган. Но что делать? Это все по-прежнему пылится на дальней полке в киноархиве.
— У вас в творческой биографии более двухсот ролей. Эта цифра для вас что-то значит в творческом плане?
— Первый раз об этом слышу, что такое количество. Это все серии в сериалах посчитали? (Улыбается.) Я сейчас поменьше стал сниматься. Это и понятно: возрастных ролей меньше, конкуренция большая, много хороших актеров — моих ровесников. Бывают кастинги, которые заканчиваются не в мою пользу. Я это нормально воспринимаю. Когда артисту за 60, будь готов, что ролей станет меньше. Но есть театр, есть антрепризы. Сейчас меня позвал Дмитрий Астрахан в свой «Театр на Трубной», там мы уже две премьеры выпустили.
— То есть сейчас вам театр более интересен?
— Мне одинаково интересны и кино, и театр, но просто в кино сейчас намного меньше ролей стало, поэтому театр превалирует. Не сидеть же дома! От театральных предложений, наоборот, нет отбоя. У Астрахана два прекрасных спектакля, три антрепризы: «Пигмалион» с Олесей Железняк и Сашей Галибиным, с Костей Юшкевичем у нас прекрасный спектакль, так что все нормально — простоев нет. (Улыбается.)
— Какие роли надо писать в вашу творческую биографию во главе этого огромного списка?
— Мне очень нравятся «Разведчики. Война после войны», и проект мне очень нравился, и роль прекрасная. Там звезды сошлись: и авторы, и режиссер. В том же «Профиле убийцы» у меня хорошая роль, в «Кошке», где я получил большое удовольствие от работы.
— Еще одно ваше направление — озвучка. Вашими голосами говорят многие известные голливудские звезды. Для вас это направление было каким-то отдельным творческим направлением или это просто работа?
— Просто работа. В начале карьеры, в конце 70-х, после ВГИКа, я очень мечтал попасть на дубляж. Мне очень импонировала эта работа, но до поры до времени. В 90-е я только этим и занимался и, видимо, пресытился. Лет девять уже никого не озвучиваю, даже если зовут. Появилось даже какое-то отвращение к этой работе. Это очень тяжелая, очень неблагодарная работа, если честно.
— Руководители проекта по русификации голливудских фильмов как объясняли, почему приглашали именно вас на озвучку?
— Меня всегда утверждала американская сторона — порядок такой. Когда только пришли первые топовые фильмы — с Брюсом Уиллисом, с Эдди Мерфи, то проводился кастинг кандидатов и все аудиофайлы с озвучкой направлялись прямиком в Голливуд. Они тупо слушали все голоса, которые им присылались, и только потом утверждали. Думаю меня лично они знать не знали. Брюс Уиллис, видимо, все сам согласовывал и затем начинал говорить в России моим голосом, причем надолго. Вот когда сняли «Шрэка», помню кастинга уже не было.
— Что главное в этой работе? Что переводчику важно держать в голове, какой навык развивать, чтобы преуспеть так, как вы?
— Главное — обладать чувством ритма, надо же все синхронно делать. Отсебятиной никогда не заниматься вроде «Я сделаю лучше, чем Брюс Уиллис». Это недопустимо в работе. Главная задача — максимально близко к оригиналу сымитировать актера голосом и интонационно. Я сейчас порой смотрю озвученные фильмы — это тихий ужас. Ребята, ну что вы такое делаете? Самое главное — зачем?
— Судя по всему, у вас прекрасное знание английского?
— Ни одного иностранного языка я толком не знаю. Английский в том числе. И французского не знаю, хотя французов много озвучивал. В моей работе эти знания не особо были нужны.
— Вы встречались потом с теми, кого озвучивали?
— Встречался с Ежи Штуром, польским актером. Сейчас его подзабыли, а раньше он был очень известен. С Брюсом Уиллисом встречался, кофе пили, когда он в Россию приезжал.
— Он знал, что это вы его озвучиваете?
— По-моему, он даже не понял, с кем кофе пьет. Какие-то общие слова через переводчика. Наверное, ему сказали, но он как-то так, как всякий американец, улыбчив, приветлив. Пообщались 15 минут — все общение. С Пьером Ришаром еще знаком из моих «подопечных».
— Говорят, в России его любили больше, чем во Франции.
— У нас всегда был культ иностранных актеров. Помню, приехал Брюс Уиллис — вся Москва на ушах стояла.
— Вы какое-то время алтарником служили. Как к этому пришли?
— Алтарник — это не служба. Батюшка благословляет помогать.
— Понятно, что у вас нет сана. Многие ваши коллеги уходили служить Богу, получали богословское образование. Но потом все равно возвращались в мирскую жизнь. Вы тоже говорили, что хотели бы уйти в монастырь. Есть еще это желание?
— Чтобы в монастырь уйти, надо такую веру иметь и такую силу духа! Дай бог, чтобы она у меня появилась. Пока ее близко нет, я очень мирской человек. А на алтарничество батюшка в сельском храме благословил. У него многие актеры там окормлялись — Максим Лагашкин, Толя Кот, Максим Щеголев. У нас там был Дом кино, а не храм. (Улыбается.) Служба — это замечательно, но когда в алтаре — там все серьезней. Сейчас из-за театральной деятельности я несколько месяцев совсем не алтарничал, вообще не получается. Сельский храм только в субботу и воскресенье. А у меня это театральные дни.
— Я про ваш внутренний позыв.
— Внутренне всегда стараюсь, но все равно мирская жизнь. Да и настоящие монахи к мирянам снисходительны. Когда долго в храме не бываешь, это немножко ослабевает. Да и не немножко, захлестывает обычная мирская жизнь.
— Стараетесь по заповедям жить?
— Стараюсь, но в миру это очень сложно делать. До монашества и до безгреховности еще как до Луны. Но внутренне мечтаю, может быть, когда-нибудь случится. И духовник говорит, чтобы я еще поработал.
— Духовник же вам подсказал не играть больше спектакль «Три желания антиквара, или Дурь богатого козла»? Там на сцене были гроб, похороны, а потом ваш партнер Алексей Булдаков скоропостижно ушел из жизни?
— Духовник не предрекал, что там кто-то из нас умрет. Он лишь тактично заметил: не очень хорошо, что с этой темой вы так легко играете. Не скрою, что когда Алексей ушел, я больше этот спектакль не играю. Так же, как «Мастер и Маргарита». Там тоже некоторые коллеги нажили много несчастий. Мне предлагали роль, даже не из окружения Воланда, но я отказался. Гениальный роман, но его первые слова, что бога нет, и уже как-то не хочется играть. Речь не про какие-то приметы, мне просто не хочется в этом участвовать.
— Как ваша супруга и сын относятся к алтарничеству, мыслям о монастыре?
— Мы с женой венчались семь лет назад. Сын — не могу сказать, что он в храм бегает, но бывает частенько. У нас в этом смысле полное понимание.
— А среди коллег, особенно среди молодежи, многие интересуются? Несет им слово божье?
— Ну это бессмысленно и даже греховно. Даже великие старцы говорят «упаси бог начинать новообращенным проповедовать». Это вообще запрещенная тема. Я даже с коллегами не веду беседы. Не веришь — твое право, господь всем дал свободу выбора. Дай бог, когда-нибудь придешь.
— А если кто-то богохульствует, какие-то сатанинские наклонности проявляет?
— При мне этого не было. Если бы было, я бы просто прекратил разговор, общение. Был момент: очень хороший артист, мой товарищ, в экспедиции очень яро начал высказывать свои атеистические воззрения. Я сказал: «Давай сменим тему, я не хочу это слушать». Человек понял и прекратил. Костя Юшкевич — очень верующий человек, и что я буду проповедовать? Но он тоже это не выпячивает никак. Он молодец, регулярно постится, а я нет-нет да и нарушаю. А что-то навязывать или к чему-то призывать — не наше это дело. Есть замечательные проповедники, а мне смешно было бы сейчас выйти и начать проповедовать. Алтарничать меня батюшка благословил, я помогаю свечи выносить три раза за литургию. Батюшка ведет проповедь после литургии перед причастием, а я скажу: «Батюшка, подожди, я сейчас лучше скажу?» Это же что получается?
Евгений Николаев
фото: pr НТВ
