Анастасия Мишина: когда впервые вышла на сцену, казалось, что я «Оскар» получаю
Молодая талантливая актриса Анастасия Мишина блистательно сыграла свою первую большую роль в фильме «Зоя» и заявила о себе, как о большой драматической актрисе не только театра, но и кино. В новом мелодраматическом сериале «Морячка», который показал телеканал «Россия», у нее вновь главная роль, ее героине предстоит через многое пройти, чтобы обрести свое счастье. О том как снимали красивую историю о любви, море и дельфинах актриса рассказала в эксклюзивном интервью «ТН».
— Чем заинтересовала вас роль Кати Голобородько в новом проекте «Морячка»?
— Любому артисту всегда очень интересно, когда предлагается роль масштабная. Как говорила Алиса Бруновна Фрейндлих в одном из интервью: «Если у героя есть судьба - надо соглашаться. Даже если роль малюсенькая, но в ней прослеживается судьба человека». В «Морячке» это все есть. Меня заинтересовало, что моя Катя — сильная личность, которая сильно меняется: начинает она одним человеком, а заканчивает эту историю, став взрослой, более мудрой. Вначале она чрезмерно эмоциональна, но к концу истории становится мягче, внимательнее, и всё-таки понимает, что внекоторых ситуациях её прямолинейность человека может ранить. Она научается быть нежнее.
— В фильме принимали участие необычные актеры — дельфины. Как работалось с такими необычными партнерами?
— Поначалу было очень страшно, если честно. Я вообще не понимала, что это за существа. Оно живое, но что оно из себя представляет? Но на удивление играть было легко, очень помогли смотрители и тренеры дельфинария. Во время съемок мы оставались втроем: я, дельфин и тренер Настя. Она учила дельфина слушать и понимать меня, правильно реагировать на мои команды. Вообще находить общий язык с этим прекрасным существом — удивительное дело. Дельфины свободолюбивые, очень игривые, и они даже умеют шутить. Например, дельфин может подплыть, ударить хвостом о воду, поток брызг летит в тебя, я визжу, а дельфину это все очень нравится. Вообще они такие шкодные товарищи, я вам скажу. (Улыбается.) А самое главное — дельфин держит дистанцию и четко дает понять, что в его компании ты не главный. Главный — он, и он решает, что будет дальше. Я до конца съемок так и не ощутила, что могу дельфином управлять. Скорее, они повелевали мной, но это такая приятная зависимость.
— Говорят, у них есть свой язык, способы связи. Вы из этого арсенала что-то переняли?
— Настя научила меня определенным жестам, которые дельфины прекрасно понимают. Конечно, они в курсе, что ты с ними работаешь, а потом дашь им вкусняшек. Но, если дельфин наелся, он тебя больше не будет слушать. Он от тебя получил то, что хотел, и все — до свидания, я поплыл дальше.
— Дельфин ведет себя не как собака?
— Мне кажется, собаку можно приручить, а вот дельфина приручить не получится. Интересно еще и другое: ты прикасаешься к нему, и что-то будто происходит, ощущение, что связь с ним становится глубже из-за тактильности, они тебе словно что-то передают. Возникает совершенно невероятное ощущение спокойствия, когда долго с ними контактируешь. Это удивительно! Не знаю, как это объяснить, но такое ощущение, что рядом с тобой верный друг, который тебя оберегает, а под его кожей спрятался инопланетянин.
— Не зря говорят же, что дельфины — пришельцы с другой планеты.
— Да! Как будто он тебя исследует тоже. У них очень умные глаза, есть свой язык, свой способ поведения и умение показать, что ему нравится или не нравится. Абсолютно разумные существа!
— По сюжету «Морячки» у главных героев определенно вырисовывается известная геометрическая остроугольная фигура — треугольник. Вы в жизни сталкивались с такими «треугольными» отношениями?
— Слава богу, нет. Но для меня это очень щепетильная тема. Мне кажется участники этой геометрической фигуры, находясь в ней не могут быть счастливы. Безусловно не хочется никого ранить, хочется, чтобы все оставались счастливыми, но этого не получается. Кому-то точно будет очень больно. К сожалению, никто не застрахован от такой ситуации. Есть ли от этого какое-то спасение? Не знаю. Думаю, этим вопросом задаются многие люди. И, к сожалению, иногда не помогают ни долгие откровенные разговоры, ни попытки что-то исправить, потому что рана всё равно остается.
— Ваша героиня профессионально занимается промыслом рыбы. Вы сами до съемок пробовали рыбачить? Понятна ли вам тяга мужчин к такому времяпровождению?
— Вообще никогда не сталкивалась, в жизни не была на рыбалке. Но мужчин, которые периодически уезжают в одиночное путешествие, рыбачат и потом возвращаются домой без добычи, я прекрасно понимаю. Для меня в принципе такая ситуация понятна, когда хочется убежать ото всех. Сбежать от всего и просто побыть одному в тишине, ни с кем не разговаривая, просто наполняя себя прекрасными пейзажами и тем, что никто от тебя ничего не требует, не жужжит телефонв кармане. Если честно, я сама большой любитель побыть одной. Это, видимо, профессиональное. Актеры же много времени проводят наедине с собой: учат текст, репетируют, готовятся. Актер — это профессия для одиночек, и отчасти я ее выбрала именно потому, что мне нравится это состояние. Я всегда стараюсь выделять время на то, чтобы побыть одной, и всем советую если есть возможность. Это помогает перезарядиться. В течение съемок, пока мы выходили в море на нашем маленьком кораблике, у меня возникало удивительное ощущение, словно ты «всего лишь маленький человек, а вокруг тебя большие-большие деревья». Вокруг была только водная гладь до горизонта, и больше ничего. Единственный островок суши — это палуба твоего кораблика. Совершенно непонятно, в какой точке ты находишься, и ты один на один с природой. Тебе кажется, что ты на краю земли.
— Так далеко отплывали, что даже не видно было берега?
— Вообще ничего не было видно, и поначалу было ужасно страшно. Когда мы снимали, мне по сюжету, как капитану корабля, надо было стоять у штурвала и управлять судном самой. На съемках, конечно, был и настоящий капитан. Леонид обучал меня азам управления, водил меня в машинное отделение, показывал, как все устроено, ну и кормил бутербродами с колбасой. В один из съемочных дней режиссер Сергей Краснов попросил меня во время съемок эпизода резко повернуть налево. Я думала, что так и делаю, но повернула так, что когда операторская группа подошла к нам на своем судне, то они долго молча смотрели на нас. «Вы живы?» — спрашивают. Говорю: «Да, а что?» Сережа мне на маленьком экране показал: со стороны это выглядело, словно это не корабль, а гоночный болид разворачивается. Такой крен! Очень эффектно получилось.
— Вы же не сразу попали в театральный вуз, сначала была Высшая школа экономики — престижный вуз, многие мечтают, грезят о нем. Как у вас так получилось развернуть свою жизнь и выбор профессии фактически на 180 градусов?
— В Высшую школу экономики я поступила на философский факультет, отделение востоковедения, хотела изучать японский язык. У меня способности к языкам, я учу их на слух. Не могу сказать, что знаю правила и могу их объяснить, просто запоминаю, как правильно говорить, и потом воспроизвожу безошибочно. Я не знаю, как так происходит, наверное, чисто интуитивно.
— Как поняли, что востоковедение — это не ваше?
— Потому что еще раньше в моей жизни появился театр. У меня была прекрасная школа, замечательный учитель и классный руководитель Александр Сергеевич, практически Пушкин, но в тысячу раз лучше! (Улыбается.) Он преподает русский язык и литературу. В то время ему было 26-27 лет, мы были относительно близки по возрасту. Он нас хорошо понимал и подарил нам столько любви, и человеческой, и педагогической. Мое становление как осознанного человека началось с него. Он в школе показывал спектакли, мы читали много внеклассной литературы. Он показывал нам картины, давал слушать музыку, он был настолько заинтересован в том, что делал, что все его ученики заражались его увлеченностью. Благодаря ему и его урокам, мы не хулиганили, не бегали курить за школу, потому что это было просто неинтересно. А потом в школу приехал режиссер из Москвы, сказал, что хочет сделать у нас театр. Я просто за компанию пошла на прослушивание и прочитала там отрывок из стихотворения. И мне сразу предложили: «Настя, вы не хотите в театральную студию?»
— И вы сразу согласились?
— Я подумала, почему бы и нет. После школы мне особенно нечем было заняться. Я не была тусовочным человеком. Я пошла в студию, и так потихоньку, в каком-то ДК, мы строили театр своими руками, сцену и все остальное. Полтора года я занималась в этой студии.
— Почему же сразу не пошли в театральный вуз?
— В нашей семье никто раньше этим не занимался, и эту профессию никто не романтизировал. Бабушка говорила, что это сложная профессия, постоянные гастроли, переезды, что не создашь свою семью. В общем-то она оказалась права, так и получилось. Но после дебатов родные нашли компромисс — профессию, связанную с языками, и я поступила в ВШЭ. Потом я училась в Академии славянской культуры на факультете философии, учила языки — один, второй, третий и только потом поступила в ГИТИС, собственно, с 2012 года все и началось.
— В ГИТИСевсе понравилось?
— Да, мне повезло с моим мастером. Мне кажется, Леонид Ефимович Хейфец — единственный человек, у которого мне действительно стоило учиться. Он учил нас оставаться человеком в любой ситуации, держать удар, никогда не романтизировал профессию. Он говорил: «Если ты хочешь быть артистом, ты будешь артистом в любом маленьком, будешь играть в задрипанном театре! А вот если вы хотите в Москве, в хорошем театре, на хорошую зарплату, то стоит задуматься, что вы любите на самом деле». Он удивительный был человек. Из тех режиссеров, кто одним словом мог объяснить всю суть профессии или эпизода — это большой педагогический талант.
— Очевидно, вы были хорошей ученицей, раз вас еще студенткой начали вводить в спектакли в профессиональном театре.
— Было такое дело. Но это тоже от меня совершенно не зависело. Я шла от метро и мне позвонили и сказали, что Миндаугас Карбаускис хочет меня видеть в Театре им. Вл. Маяковского. Я не могла в это поверить и минут десять стояла, замерев, как статуя на Арбатской. Меня это ужасно испугало!
— Что именно испугало?
— Испугалась ответственности, что не справлюсь и могу подвести. Меня очень беспокоило, что в моей жизни появятся люди, которые будут приходить в театр, платить кровно заработанные деньги за то, чтобы на меня смотреть. Господи, я же всех подведу! Это было очень страшно.
— Там же были коллеги, которые тоже прошли этот путь. Наверняка они вам помогали советом, опытом.
— Помогали, да. В 2016 году я вышла на сцену в первый раз в спектакле «Женитьба», и мне казалось, что я «Оскар» иду получать! Такая сцена, такие грандиозные артисты: Леонов, Джигарханян, Гундарева, Лазарев, Мадянов. Для меня они по сей день остаются небожителями! И какое право я имею выходить на эту же сцену? Перед своим первым спектаклем я была в полнейшем ступоре.
— Как выходили из ступора?
— У нас есть такая традиция: когда человек в первый раз выходит на сцену, его должен туда «вытолкнуть» большой артист. Моим «толкателем» стала заслуженная артистка России Любовь Руденко. Она служит в театре много лет, и всегда помогает мне советами.
— В театр быстро попали, а вот в кино долго шли, но зато потом сразу главная роль и в таком знаковом фильме, как «Зоя». Как удалось получить эту роль?
— Когда мой агент Ирина Гречишкина прислала сценарий, я, прочитав его, не поняла, какая сумасшедшая согласится это играть, ведь после этого гарантировано психическое нездоровье. У меня ни единой мысли не было, что это буду я. Когда меня утвердили, я была очень взволнована. Режиссер Леонид Пляскин, помню, тогда сказал: «Настя, я хочу, чтобы ты молчала весь фильм». Как так? Когда есть текст, артисту проще: ты можешь играть кого угодно, что угодно, ты за текстом можешь спрятаться. А вот если молчишь — это испытание на актерскую прочность. Я спросила почему режиссер хочет, чтобы Зоя молчала? Он ответил: «Потому что Зоя — это единственный человек, который знает правду, свою правду. Ей не надо никому ничего рассказывать, ничего доказывать. Ей нужно просто это сделать. И она это сделала». Мне показалось, что это так сильно! Я действительно не произнесла ни одного слова, кроме того, что Зоя сказала на виселице, то, что документально зафиксировано. Но итоговая версия «Зои», которую зритель увидел в кинотеатре, это не то кино, которое мы снимали в начале. Потом у нас был досъем, примерно через год, но снимал уже другой режиссер- Максим Бриус. Поэтому зрители увидели 20 процентов от того, что снимал Леня, и 80 процентов того, что снимал Максим с другим оператором. Там даже заменили некоторых артистов.
— А сделать другую версию решили по каким соображениям?
— Решение приняли, видимо, «наверху», подробностей не знаю. Но отказаться Зои, от такой роли и не сыграть, у меня просто не было права. Знаю, что Зоя Космодемьянская действительно была человеком, который многих в этой жизни вел, в том числе в бою. Когда начались съемки, никто не относился к Зое, как к памятнику и даже как к герою. Леня относился к ней как к девочке. У нее же в жизни еще ничего не случилось. Она как нераспустившийся бутон, который только раскрывается, только начинает жить. И тут война, огромная трагедия для миллионов людей. И она выбирает поступить так, а не иначе. Настоящие герои — это же простые люди, наши с вами соседи, про которых и не думаешь никогда, что он сможет совершить невероятный поступок. Так что Леня смотрел на Зою, как на девочку, которая только начинает свой жизненный путь и выбирает свою судьбу именно такой. Я не знаю, смогла бы я, как она. Сколько смелости, силы и мужества было ей подарено Богом, жизнью и родителями, это невероятно.
— Было несколько экранизаций подвига Зои Космодемьянской. Когда готовились к съемкам, вы смотрели эти фильмы, работу коллег?
— Я смотрела обе экранизации, но в какой-то момент для себя поняла, что современное кино и советское, которое я обожаю, очень разные. Сегодня мы по-другому существуем, способ актёрского существования иной, мы по-другому воспринимаем. Я больше старалась смотреть исторические документальные передачи, читать исторические книги. Прочитала книгу, которую написала Любовь Тимофеевна Космодемьянская «Повесть о Зое и Шуре». Меня документальные свидетельства больше интересуют, они интересней, чем художественный вымысел.
— Изначально было понятно, что этот фильм и роль будут знаковыми. У вас не было опасения, что вы станете заложницей этой роли?
— Честно — нет, и я рада, что этого не произошло. Я легко меняю цвет волос, меняю одежду и становлюсь совершенно другим человеком. Меня порой бывает сложно узнать, у меня довольно гуттаперчеваявнешность. В роли морячки я была блондинкой, а сейчас — брюнетка с короткой стрижкой.
— У вас в соцсетях все отмечают замечательный дар фотохудожника. Откуда пришло это увлечение? Какие увлечения есть еще?
— Не знаю, я в последнее время полюбила снимать. Пошла учиться в фотошколу. Наш преподаватель говорит: «Вы же берете фотоаппарат в руки, когда слов не остается. Тогда фотография может говорить что-то за вас». Мне очень нравится это. Как у нас в профессии говорят: «Вы же на сцене начинаете петь оттого, что слов больше не хватает. Вам нужно в другой форме донести до мира свою мысль». В этом смысле у меня есть объяснение, потому что мой дед фотографировал, и у нас дома огромное количество старой техники, фотоаппаратов, рамок, совершенно непонятных для меня штуковин. Вообще наша квартира была «проходным двором»: бабушка работала завмагазином, и к ней постоянно обращались за советом люди, потому что могли доверить ей свои невзгоды. Дверь не закрывалась. Дед постоянно что-то чинил, в квартире стояла куча телевизоров, какие-то холодильники, часы. Я вообще не понимала, откуда это приходит и куда это уходит. А еще мама, которая работает врачом, и к ней тоже регулярно приходили за помощью.
— Но зато была богатая пища для наблюдений за образами, прототипами.
— Это правда. Когда я снимаю фото, понимаю, что это дед моими руками делает. Баста поет, что будет петь голосами своих детей, а мой дед снимает руками своих внуков. Мне нравится чувствовать эту связь со своими предками.
Евгений НИКОЛАЕВ
фото телеканала "Россия"
