Александр Шаганов: Шаману стоит обратить внимание на феномен «Любэ»
Свои первые поэтические строчки Александр Шаганов написал в 14 лет. Сегодня он признанный мэтр, написавший хиты многим российским звездам, — Дмитрию Маликову, «Любэ», «Иванушкам International» и многим другим. Он постоянный и один из самых авторитетных экспертов сотни музыкального телешоу «Ну-ка, все вместе!» на телеканале «Россия». В новом сезоне в конкурсе примут участие лучшие хоровые коллективы со всей страны. О проекте, любимых поэтах и творческом наследии — в эксклюзивном интервью «ТН».
— Скоро стартует второй сезон «Ну-ка, Все вместе! Хором!». Вы на стене экспертов с самого начала проекта. Нравится вам относительно новый формат хорового пения на сцене?
— Прекрасный проект, рейтинги показывают, что эта программа в любом формате стабильно удерживает внимание аудитории. В ней от начала до конца присутствует скрытая мощнейшая драматургия, яркая зрелищная борьба участников и интересная дискуссия среди жюри. На стене сто экспертов, и каждому на ушко не шепнешь, как надо голосовать, поэтому оценки исполнители получают максимально честные и объективные. Единственное пожелание от меня, думаю и телезрителей, — хочется больше песен на русском языке. Надеюсь, в хоровом формате их будет достаточно. Для людей такая песня — это исповедальность, дающая надежду. Для русских людей особенно важно, чтобы песня не просто прозвучала, но и утешала, и слезинку дарила в нужный момент. Поэтому нужно обладать не только вокальными данными, но и харизмой, драматическим талантом. Я всегда задаю себе вопрос: Марк Бернес, Клавдия Шульженко, да тот же Владимир Высоцкий с их вокальными способностями преуспели бы в нынешних музыкальных конкурсах?
— У вас есть ответ на этот вопрос?
— Боюсь, что они не прошли бы даже отбор. Получается, что нам на телевидении остро нужен проект для драматической песни, для голосов, что называется, не громких, но проникновенных. Сколько бестолковых программ идет по телевидению вместо того, чтобы сделать крепкий масштабный фестиваль, как старая добрая «Песня года». Этот формат утраченный, но, думаю, легко восстанавливаемый.
— А чем нынешняя «Песня года» не годится?
— Вы разве не видите, что советская «Песня года» отличается от нынешней, как небо от земли. И по творческому наполнению, и по зрительскому вниманию. Раньше эти телеконцерты были событием, их смотрела вся страна — десятки миллионов людей. Каждая программа открывала новых исполнителей, звучали песни, которые мгновенно становились народными. Все ждали каждый выпуск программы, а после завершения чувствовали себя счастливее, сопричастными к чему-то большому. А сейчас дошло до того, что даже авторы песен совершенно забыты, их просто игнорируют. Артисты идут по красным ковровым дорожкам, а тех, кто им песни пишет, с черного хода запускают. Порой вообще не говорят, кто песню сочинил, которая звучит со сцены. Как такое возможно?
— Как рождаются ваши стихи для песен? Что обычно служит триггером?
— Я счастливый человек, потому что моя юношеская мечта исполнилась, и творчество сопровождает меня всю мою жизнь. Свою первую песню «Владимирская Русь» для группы «Черный кофе» сочинил в 17 лет, и она вышла многомиллионный тираж. Потом были яркие этапы работы с «Любэ», многими другими известными артистами, но до сих пор, увы, я не считаю себя профессиональным автором, который смог поставить творчество на конвейер. Сесть и за отведенные три часа написать стихотворение на заданную тему — не всегда получается. Мне надо остановиться, задуматься, уловить какое-то важное мгновение жизни — все по наитию идет. Мой лирический герой, от лица которого я обычно пишу песни, мой внутренний Женя Онегин, он где-то постстуденческого возраста и все еще смотрит на мир восторженными глазами. Я очень берегу и храню эти свои воспоминания и рефлексии того периода времени, они мне очень помогают выбрать правильный тон и контекст.
— Как лучше — писать стихи на готовую музыку или отдельно?
— Я вам скажу, что профессиональному поэту-песеннику необходимо уметь сочинять и так, и так, — это основы профессии. Иногда на музыку, которая тебе созвучна, писать намного легче. Уже задан ритм, понятна стилистика. Я ведь все свои стихи тоже чаще всего напеваю. В голове возникает какой-то мотив, часто один и тот же, причем банальный. Игорь Матвиенко меня часто ругает, когда я ему читаю новые стихи по телефону. Говорит: «Ради Бога, не напевай свой мотив! Просто почитай, а еще лучше вышли по почте! Ты их всегда поешь на один лад в духе «По приютам я с детства скитался», и от этого мотива мне потом трудно избавиться.
— А вы как-то могли назвать свой авторский стиль?
— Даже не думал про это. У меня, конечно, присутствует некая почерковость в стихах, она заключается в чувственности. Мои стихи этим сильны — своими чувствами. Еще я часто использую уменьшительные суффиксы, как «Улочки-шкатулочки» или «Вечерки- вечерочки», которые дарят слушателям ту самую теплоту.
— Кем вы вдохновлялись и кто оказал наибольшее влияние из известных поэтов?
— Назову три фамилии. Это, безусловно, Сергей Есенин, Алексей Фатьянов и Николай Рубцов.
— Не жалеете, оглядываясь назад, что не пошли по пути ваших коллег — Владимира Высоцкого, Константина Никольского, Булата Окуджавы — тех, кто сочинял сильные стихи на нехитрую мелодию и сам потом пел?
— Во-первых, у меня еще не все потеряно, есть шанс прибиться к этому берегу. (Улыбается.) Кстати, меня очень поддерживают в этом начинании наши современные барды. А там есть серьезные поэтические величины — Алексей Витаков прежде всего. Он и литератор, и исполнитель. Я в этом жанре тоже хочу себя попробовать. Романс, бардовская песня — это и философия, и ностальгия. Мне кажется, у меня может получиться. Есть в планах выпустить диск в этом жанре.
— Признайтесь, песня Никольского «Мой друг — художник и поэт» вам посвящена? Вы больше других подходите.
— Константин — один из моих любимых авторов и знаковый ориентир в годы моего становления. Но другом он мне не стал. У меня с ним было любопытное общение. Он как-то очень тепло поприветствовал мое вступление на эту поэтическую стезю после песни «Владимирская Русь», это было для меня очень важно и ценно. А потом много позже мы с ним случайно встретились на светском рауте, и он очень холодно сказал, как отрезал: «Я еще могу понять песни, которые ты написал для Димы Маликова. Но ты понимаешь, что песни для группы «Любэ» — это для серьезного поэта за гранью добра и зла?». После этой отповеди я был отлучен от общения с ним. Так что даже не знаю, кому он посвятил эту песню, возможно, себе.
— А как вы относитесь к его фразе: «Пусть новые песни пишут те, у кого старые плохие»?
— Да, это его крылатая фраза. Имеет право! У него многие песни — на века. Но я всегда тяготею к какой-то новизне. Возможно, из-за того, что я не тот артист, который профессионально выходит на сцену петь для зрителей. Мне важно писать новые песни, постоянно брать какие-то новые вершины.
— У вас нет сожаления, что вы не примкнули к клану Аллы Пугачевой? Она же предлагала, когда просила песню, которую пел Женя Белоусов?
— Да, это было. Но это нормальная история творческого человека. Я ей написал песню «Кристиан». Затем ей понравилась песня «Подари мне вечерок-вечерочек», которая для Жени Белоусова. Она мне тогда сказала: «Ты же пожалеешь обязательно, что не отдал мне эту песню. Я бы ее совсем по-другому спела». Но я не жалел никогда, что не подвел Женю. Плюс ко всему с ней в то время работала целая плеяда очень маститых поэтов-песенников, все, как на подбор, выдающиеся — Дербенев, Резник, Николаев. Так что какого-то дефицита авторов у нее никогда не было.
— Но в ее ближнем круге были и другие исполнители, которым нужны были ваши песни, — Кристина Орбакайте, Владимир Пресняков, Филипп Киркоров. Ведь было где развернуться талантливому поэту.
— У нее на каком-то этапе действительно развивалась некая семейственность, да. А как по-другому? Есть же рабочие династии, почему не может быть певческая? Не будем ее за это судить. Но я не такой человек по жизни. Я никогда не стремился в какие-то свиты, кланы и группировки. Мне это по духу всегда было чуждо и не интересно.
— А был на вашем пути исполнитель, с кем вам хотелось сотрудничать, но не получилось?
— Все здорово начиналось у нас с Сергеем Чумаковым. Появились прекрасные песни, которые нравились зрителям. Но Сережа в какой-то момент посчитал, что сможет самостоятельно добиться успеха, у нас произошел конфликт, и мы расстались. Я об этом немного сожалею, так как сценический образ Чумакова сильно импонировал моему внутреннему лирическому герою, песни писались легко. Но скажу одно: время — самый объективный судья. Пока я занимался продюсированием, карьера Чумакова развивалась динамично. Как только он решил, что сможет всего добиться сам, все повернулось вспять.
— Скажите, когда сломалось классическое стихосложение в песнях и стихи превратились в тексты? На Викторе Цое?
— Когда в обществе стало активно развиваться клиповое мышление. Не глубинное, не вдумчивое, а поверхностное и сиюминутное. Раньше у песен была своя структура, и чем сложнее, тем лучше. Песня могла звучать пять, а то и семь минут. А сейчас на всех площадках стандарт — не больше трех минут. Никаких вступлений, никаких проигрышей никто слушать не собирается, все бегом-бегом и тяп-ляп. В результате имеем то, что имеем.
— На ваш взгляд, это неизбежное диалектическое зло?
— Судя по всему, да. Такое «скороспелое варенье» — это продукт времени. Кто-то умный сказал, что в ХХI веке уже не будет личностей, звезд, потому что каждый человек сможет стать этой величиной буквально на десять минут в социальных сетях. Но эта слава эфемерная, одномоментная. Но она все равно всех манит, многие готовы душу продать за этот успех. Поэтому глубинная проникновенная лирика постепенно исчезает из информационного пространства, так как больше не вписывается в контекст времени.
— А вы сознательно не пошли в эти тренды? Вам не трудно собрать стихотворную форму из модных словечек: рилс, кринж, краш, вайб и т.д.?
— У меня часто спрашивают: «Почему ты не пишешь в современном стиле, тот же рэп?» Но в силу своего возраста я воспитан на определенной поэзии, и мне очень хотелось бы быть ее продолжателем до самого конца. Зачем тратить на конъюнктуру свое время? Только ради эксперимента? Я люблю делать то, в чем силен и что считаю правильным в этой жизни.
— Но ваш друг и давний соратник Игорь Матвиенко не побоялся сменить творческий курс и написал оперу «Князь Владимир». Он вам не предлагал поучаствовать в проекте?
— На каком-то этапе он попросил меня войти в русло этой большой «реки». Он предложил мне кое-что написать для оперы, но у меня в тот момент не получилось это сделать. Опера — это большая форма, глобальная историческая тема, которая потребовала бы от меня колоссальных усилий и времени. У меня в начале нулевых были встречи в Париже с автором «Нотр-Дама» — это серьезные люди, которые работают с большими формами, они мне многое рассказали. Песня может писаться на одном дыхании за несколько часов, а опера — это как завод построить с нуля. Я просто был не готов к столь глубокому погружению. К тому же мы не совпали тогда по рабочим графикам. Игорю деликатно объяснил, что такой материал за короткий срок не смогу написать, так как мне надо было долго готовиться: почитать, проникнуться. Побоялся, что могу подвести его по срокам.
— А на премьере были?
— Конечно! Очень порадовался за Игоря, Николая Расторгуева и всех, кто принял участие в проекте. Музыкальный ряд получился, безусловно, выдающийся. Игорь — серьезный композитор, и этноопера получилась сильной по звучанию — крутой микс стилей и жанров. Но либретто мне показалось немножко утяжеленным. Конечно, я могу быть субъективным. Порадовал и большой ажиотаж вокруг этого события, грандиозный аншлаг в зале. Впервые, кстати, увиделся там с Шаманом — артистом Ярославом Дроновым. Мне он понравился и как человек, и как вокалист. Кажется, он сейчас в очень выигрышной ситуации: тесное общение с таким сильным композитором Матвиенко ему, как автору и исполнителю, будет очень полезно.
— Ему стоит уже сейчас думать, как расширить свой репертуар?
— Думаю, ему сейчас не помешают несколько советов от опытных людей. Но я же не буду ему их навязывать. У него сейчас все хорошо, вероятно, сам знает, что ему нужно. Но я бы обратил его внимание на феномен «Любэ». Почему группа долгое время популярна и по-прежнему интересна зрителям? Ответ прост — их песни никогда не надоедают. Потому что у них всегда идет поиск новых тем, чувств, звучаний. Артисту нужно всегда бежать от успеха со всех ног. Конечно, если он хочет подольше находиться в зените славы.
— Многие отмечают, что в «Князе Владимире» не хватает лейтмотива, какой-то запоминающейся арии, которая могла бы исполняться как отдельное произведение.
— Во-первых, никто не мешает Игорю Матвиенко сделать попозже авторскую редакцию оперы. Можно даже привлечь поэта Шаганова. (Улыбается.)
— Вы к такой работе готовы?
— Я всегда иду на помощь друзьям. Сейчас я воочию посмотрел эту работу, оценил масштаб и могу сказать, что готов подставить плечо. Там, на мой взгляд, надо всего-то чуть-чуть поменять, сделать две-три ариетты, которые стали бы несущими конструкциями оперы.
— У вас молодая жена, дочь, как складывается ваша семейная жизнь?
— Но молодая уже не совсем молода. (Улыбается.) Наши отношения остались в том же режиме: любить, влюбляться друг в друга и удивлять. Мы уже 23 года вместе, и я их все так же сильно люблю. Нельзя ничего загадывать в этом изменчивом мире, но друг друга похвалить за пройденные годы всегда имеет смысл.
— Стихи посвящаете двум своим любимым женщинам?
— Нет, у меня не очень много стихов и песен о любви.
— Почему?
— Мой старший брат меломан и, когда мы вместе росли, в его музыкальном пространстве был очевидный перебор песен о любви. Я наслушался лирики досыта и дал себе определенный зарок. В моих первых песнях поначалу вообще никакой любви не было. Писал в основном о жизни, взаимоотношениях, о дружбе. Интуитивно понимал, что любовь — такая тема, в которой что-то новое и глубокое российскому поэту сказать уже сложно. Я много раз ступал на лирическую поэтическую стезю, но ничего путного у меня не выходило.
— У вас не было на каком-то этапе желания сделать из дочери звезду эстрады?
— Если бы у своей дочери увидел этот «огонек», внутреннее желание стать певицей, я с удовольствием поддержал бы его. Но у нее совсем другие интересы. Может, и к лучшему? Все-таки дети должны выбирать свой путь, по-своему ошибаться, достигать своих вершин. А мы должны быть рядом и только помогать детям. Воплощать папины нереализованные амбиции… Это уж увольте. Но никогда не говори «никогда». Возможно, на каком-то этапе жизни у нее возникнет желание исполнить старинную папину песню для друзей — это будет прекрасно. Надеюсь, что со временем она станет хранительницей папиного литературного наследия.
— Дочь чем увлечена?
— Она студентка, факультет социологии — это ей сейчас гораздо интереснее, чем шоу-бизнес.
— У вас же есть и другая творческая ипостась. Как продвигается карьера известного художника «поэта Шаганова»?
— Да, я сознательно картины подписываю «Поэт Шаганов», чтобы было видно, что это не профессиональный художник рисовал, что это хобби у человека такое. Кому интересно — пожалуйста, кому не интересно — я без претензий. Мои гастрольные путешествия, разные творческие вечера в последнее время по просьбе организаторов сопровождаются выставкой моих картин. Они говорят, что людям это интересно. Недавно вот провели выставку в фойе офиса Росгвардии. Я ребятам честно сказал: «Мне как-то неловко». Там до этого у вас была выставка известного российского художника Александра Шилова. Но они успокоили: «Наши военнослужащие очень хотят посмотреть ваши картины». Они все организовали, провели.
— Когда появилась тяга к живописи?
— Видимо, я в детстве не дорисовал. Художники обычно выходят из тех, кто на школьной «галерке» вместо изучения физики и математики от скуки начинает рисовать всякие картинки. Но у меня всегда были хорошие оценки по успеваемости, может, поэтому не дорисовал. Зато сейчас я самый ярый агитатор, говорю всем: «Люди, берите в руки кисти, краски, рисуйте, вы ничем не рискуете». Это же увлечение, которое направлено точно туда — за горизонт жизни. Ваши работы всегда будут сопровождать вашу семью, передаваться из поколения в поколение. Появляется особенный семейный оберег на все времена.
— Наверное, вас просто за последнюю парту не сажали, а так, может, и раньше стали художником.
— Я как раз сидел за последней партой, так как всегда выделялся ростом. Но я хорошо учился по всем предметам, так что мой пример — исключение из правил.
— Почему вы выбрали акварель и пейзажи?
— Наша природа — это мой соавтор в стихосложении. На бумаге в стихах я ее воспел, теперь хочется по мере дарования наполнить цветом, сюжетом в своих картинах. Живопись — это творческий взгляд, твой почерк, твои цвета — всегда индивидуальные. Одна уважаемая художница уже в возрасте сказала мне как-то потрясающую фразу: «Саша! Не рисуй. Твори!». Вот песню нельзя же потрогать, она в воздухе, а картину можно — там подпись стоит. Ее и на стену можно повесить. Всегда думаю: вот если бы Есенин рисовал, что бы мы увидели?
— Какая судьба ваших произведений: вы их дарите, продаете?
— И так, и этак. У меня часто покупают картины, но за ценой я не гонюсь. Многие я просто дарю друзьям. Когда картину приобретают, это говорит в первую очередь о востребованности. Деньги — это материализованный труд любого человека. Получается, человек свой труд меняет на мой труд. А просто так всем раздаривать? Может, человеку это вообще не надо. А я с вырученными деньгами иду в прекрасный магазин, выбираю качественную краску и понимаю, что все это нужно, то, что я делаю.
— Если не секрет, за какую самую высокую цену продали свою картину?
— Это был прецедент, можно сказать, дружеское участие в моей жизни. Мой хороший товарищ приобрел одну из картин за сумму в рублях с пятью нулями. Конечно, это не значит, что она столько стоит. С другой стороны, а кто скажет, сколько точно стоит та или иная картина? Ну а так мои цены мало чем отличаются от цен начинающих художников в галереях. Для меня главное, чтобы человек приобретал не на последние свои деньги, и чтобы картина дарила ему радость. Пройдет время, и человек скажет друзьям, что у него есть картина поэта Шаганова. «Знаете поэта Шаганова? Нет? А песню «Выйду ночью в поле с конем» знаете?» — «Да, это народная песня». — «Нет, это песня поэта Шаганова. А это — его картина». Так песня начнет работать на картину, а картина — на песню.
Евгений Николаев
фото: телеканал "Россия", личный архив Александра Шаганова
