Нодар Джанелидзе: у меня мало друзей, я дружу очень требовательно
из личного архива Нодара Джанелидзе
— В сериале «Ухожу красиво» что привлекло: роль, сюжет, режиссер?
— Конечно, шел к Мише Полякову. Уверен, все любят его замечательные и добрые фильмы. Если видели его короткометражку «Время жить и время умирать», за которую он получил премию «Золотой Орел», то понимаете, какого уровня этот режиссер. Согласился без раздумий, несмотря на то, что график съемок у меня был довольно плотный. Тем более он сам мне позвонил, что было для меня вообще неожиданно.
— Это отголоски совместной работы в «Парадоксах»?
— Не знаю, там у меня была совсем крошечная роль, буквально несколько эпизодов.
— Видимо, этого хватило, чтобы оценить ваш талант?
— Помню была довольно комичная ситуация, когда он мне позвонил и говорит: «Это Миша Поляков, мы работали вместе». А я какой-то замороченный был в тот день, думаю про себя: «Какой Миша? Где мы работали?». В упор не помню. И тут меня словно молнией поразило — это же тот самый Поляков, чью гениальную короткометражку я всем рекомендую. Пазл, как говорится, сложился. (Улыбается.) Конечно, я согласился без колебаний. Поработать с Мишей — это большая удача для актера.
— Довольны тем, как сыграли капитана Зуева?
— Всегда хочется больше времени на съемки, на работу над ролью. Все-таки наши современные реалии таковы, что мы снимаем продюсерское кино, когда нужно работать быстро, потому что всегда не хватает ни денег, ни времени. Актерам не всегда удается творчески кайфануть, глубоко проникнуться в роль — это так обидно.
— Поспешишь — людей насмешишь, разве нет?
— Я всегда с трепетом слушаю старших коллег, как они снимали советское кино — годами! Люди настолько вдумчиво и трепетно к сценарию относились, к подготовке, к репетициям — этому надо учиться. Два-три дня какую-то большую сцену репетировали, и только потом снимали. Сейчас такого и в помине нет. В день обычно снимается четыре-шесть сцен больших, а если маленьких — и того больше. И это все надо бегом, в темпе. Быстренько отсняли в одной локации, переехали в другую. Многие актеры завязаны на графиках, гонятся за пресловутым рублем, работают и там, и там. Ну вот такая кинематографическая реальность сейчас, увы.
— Недавно в интервью актер той самой советской школы Владимир Гостюхин высказался по этому поводу, сказал, что продюсерское кино — это зло, и его надо искоренить. У вас мнение какое?
— Пожалуй, соглашусь. Наверное, продюсеры меня проклянут. (Улыбается.) Но если откровенно, то есть и другая, я считаю, большая проблема современного кинотворчества — начисто пропали ориентиры. Никто не задается вопросом: собственно, а зачем мы снимаем кино? Освоить деньги, которые выделяются?
— Раньше же тоже кинематографистам задавались условия. Другие, но задавались.
— Раньше снималось кино с определенным смыслом, с идеей, чтобы зритель посмотрел и задумался. Ог-ромное количество фильмов было наполнено ориентирами, и человек чувствовал этот вектор, хотел становиться лучше, четко понимал, что есть добро, честь, совесть, достоинство и так далее. Сейчас многие из этих понятий просто не востребованы в киноидустрии, их заместили. Получается, мы снимаем для того, чтобы зритель просто скоротал вечерок?
— Возможно, когда перейдем в клиповый формат, тогда и нынешние фильмы покажутся чем-то монументальным?
— Проблема еще и в том, что и отношение к актерам, к кастингу такое же. Сейчас выбор артистов настолько упростился, просто диву даюсь. В нашей киноиндустрии фактур, полноценных типажей и личностей — считанные единицы. Когда ты вдруг четко осознаешь: вот человек и за ним история. Сейчас все так унифицировано. Огромное количество героев просто слилось в одном лице, в одном непонятном голливудском типаже — не более того.
— У вас репутация артиста веселого, с хорошим чувством юмора. Часто удается удивить режиссера, привнести в роль что-то свое?
— Если режиссер не дурак и видит, что актер предлагает что-то более интересное, или нелогичный ход, или шутку, он, конечно, это все берет. Например, в «Балканском рубеже» Гирей изначально был представлен довольно-таки скучным персонажем — этакий абсолютно клишированный вояка. Но ведь так в жизни не бывает, они же не боевые роботы, а обычные люди, с разными характерами, темпераментом. Я когда в детстве в Архангельске подрабатывал на лесопильном заводе, хорошо запомнил, как общаются простые мужики в узкой компании, знаю, как ребята общаются в армии. Это же постоянные шутки, подколы. И мне сразу пришло в голову: не надо делать Гирею грустное лицо, пусть он будет хохмачом, главным троллем в этой серьезной компании. В итоге благодаря мне пришли песни, юмор, Гирей «ожил» и запомнился именно этим, а не тем, как он классно стрелял из автомата.
— Есть ли мысли попробовать себя в режиссуре?
— Есть огромное количество фильмов, которые мне нравятся, и режиссеры, понятное дело, у которых свой узнаваемый почерк. Но для меня это пока сложно. Я могу на площадке толковую мысль подбросить или засечь какую-то ошибку, увидеть, что не сняли, например, крупный план к монтажному кадру. Но это другое. Порой это даже раздражает коллег. Тогда слышу: «Нодар, займись своим делом», и это в лучшем случае. (Улыбается.) А в режиссеры идти — нет. Есть Тарковский, Коппола, Феллини… Такие глыбы, и ты понимаешь, что у каждого свой космос. Но у меня еще не появился тот мир, который хочется нарисовать.
— Ваш путь вхождения в профессию был трудным, вы не сразу поступили в театральный вуз, пришлось пройти курс выживания в Москве. Что дал этот опыт преодоления себя, неблагоприятных жизненных обстоятельств?
— Такой опыт дает хорошую закалку, заставляет ценить то, что сейчас имеешь. Я обожаю свою профессию и всегда с удовольствием еду на съемку, в любом состоянии. Причем, заметьте, у нас не восьмичасовой рабочий день. Бывает, что за два с половиной месяца всего шесть выходных, включая новогодние праздники. Ночь в поездах, днем съемки, 12, а то и 15 часов. Потом опять поезд. Бывает усталость накатывает неимоверная, но ты все равно встаешь, идешь. Ты помнишь, через что пришлось пройти, чем пожертвовать и чего в этой жизни хочешь. И это точно не лавры, не деньги. Ты все равно думаешь о том, что ты хочешь сыграть и что донести до зрителя. Порой маленькой сценкой можно зрителю отправить такой месседж, который попадет прямо в сердце и заставит задуматься.
— То есть, если бы не было преодоления, все было бы по-другому?
— Да, по-другому. Я вижу много артистов, которые приходят в профессию за деньгами, за славой — это фатальная ошибка. Путь к славе у актера очень тернист, как бы банально это ни звучало. К сожалению, такие потом очень быстро с творческого пути съезжают. Просто не выдерживают либо физически, либо морально.
— То есть, чтобы подняться высоко, надо оттолкнуться от самого дна.
— Есть люди гениальные, которых достаточно оградить ото всего, и они будут божить с утра до вечера. А кому-то для этого надо, чтобы его жизнь ударила. Ну вот как меня, например. (Улыбается.)
— Вы видели таких людей с искрой божьей, которым не нужно преодоление?
— Видел, и не раз, к сожалению, порой таких людей боятся. Никогда не забуду: когда поступал на курс к Семену Яковлевичу Спиваку (в СпбГАТИ. — Прим. авт.), вместе со мной пришла девочка. Я сначала на одном туре ее видел, потом на другом. Очень симпатичная, европейская внешность, как говорят, голубая кровь. Читала она монолог Нины Заречной (пьеса «Чайка». — Прим. авт.). У меня просто все сжималось от восхищения, когда я слушал. Но не только я, все педагоги буквально застыли в изумлении, смотрели и не знали, как на это все реагировать. Это было на уровне какой-то патологии. Когда она читала, она искренне улыбалась, и параллельно у нее ручьем текли слезы. Это казалось чем-то невероятным, запредельным!
— Это она так играла или это были подлинные эмоции?
— Об этом мы уже никогда не узнаем. На четвертом курсе мы дерзнули спросить мэтра, почему он ее не взял. Семен Яковлевич ответил, что просто побоялся ее взять, ведь театральная карьера ее могла просто сломать. Актриса должна быть разносторонней, гибкой, универсальной, уметь сыграть и это, и то. А тут такая психофизика у человека. А ведь нужно пройти еще пять лет обучения, где будут в прямом смысле ломать. Если человек мягкий, будут учить быть жестким, если ранимый — закрываться от всех и держать оборону. В театральном вузе ведь идет постоянная борьба с самим собой, со своими страхами и фобиями. Все чувства — на пике, все действия — на грани. И бывают вот такие редкие случаи, когда ребята с тонкой душевной организацией, попадая в такую вот турбулентность, сходят с ума, кончают жизнь само-убийством.
— То есть лицедейство — опасное для психики занятие?
— Конечно! Тут должны быть огромные физические и эмоциональные силы, твердый внутренний стержень. Ты можешь быть талантливым или гениальным, но если попадаешь в обойму, когда тебя каждый раз испытывают на прочность, раздирают противоречия — можно просто не выдержать. В этом смысле нужно, конечно, уметь дружить с головой, понимать, что это профессия, а не сама жизнь.
— Перевоплощение болезненно происходит?
— Поначалу болезненно. В фильме «Александр. Невская битва» есть сцена, где мой персонаж умирает. Я тогда первый раз в фильме и на сцене умирал, на тот момент у меня не было такого опыта. Поэтому я трепетно к этому относился, долго думал, как умереть? Можно просто глаза закатить. Но есть и такие проявления, как последний вздох, слюноотделение, сужаются зрачки, вздрагивают руки и ноги. Начинаешь все это пропускать через себя: вот тебя отравили, я — Яшка-юродивый, ко мне подошел Александр Невский, присел. Я ему сказать ничего не могу, но у меня неистовая ответная любовь в глазах к нему. Я за него выпил этот яд, и он на меня уже действует, у меня идет пена изо рта. И я, не успев сказать слова, умираю. В какой-то момент это настолько стало давить, что казалось, что я на самом деле умираю.
— Есть отличие питерской и московской школ? Чем они похожи, чем различаются?
— Питерская школа более глубокая. Она чем-то напоминает школу МХАТа, но отличия все-таки есть. В городе на Неве в театральных вузах принято закладывать не то, как делить роль на составные части — это чистая математика, там учат в первую очередь разбирать роль по ощущениям — как существовать в кадре, как быть внутри наполненным, что происходит помимо того, что сейчас ты играешь. Мелкие детали, нюансы как раз и наполняют твою психофизику.
— А антагонизм есть?
— Я бы не сказал. Может быть, у меня не так? Я житель двух столиц. Я вообще редко с кем дружу, так как дружу требовательно. У меня очень мало друзей, но они есть и в Москве, и в Петербурге. Зато это настоящие друзья, с ними и в огонь, и в воду смело.
— Для начинающих порог вхождения в профессию какой лучше: высокий или низкий?
— Наверное, когда высокий. Это проверка, насколько ты хочешь этим заниматься, сколько ты готов ждать. А потом, бывает, что дали человеку роль, а он не справился, и не потому, что виноват. Да, кинорежиссеру был нужен типаж — красивый парень двадцати лет, они такого и взяли из театра. Но у человека нет опыта работы в кадре, нет понимания технологии. И человек просто взял и посыпался, не сыграл. В театре он играет клево, поэтому и позвали, а в кино посыпался.
— В театре коллеги на сцене помогают.
— Коллеги, режиссер, четыре месяца репетировали, а на третий год роль вообще села внутри на подсознание. А пришел в кино, а там все по-другому. Бывают разные режиссеры: один режиссер кричит, другой молчит, какой-то оператор может нахамить, что-то еще непредвиденное случится. Начинающего артиста это все может выбить из колеи. Хороший артист — это броня, его этими нюансами уже не пробьешь, всех пошлет куда надо, пойдет в кадр и сыграет.
— Вам с какими режиссерами приятнее работать: с диктаторами или которые дают простор для творчества?
— И с теми, и с теми клево, просто по-разному. Диктаторы четко и точно знают, чего они хотят, и порой из тебя высекают то, чего в тебе не было. А бывает легкий режиссер, и тоже здорово все получается.
— А как с такими, которые «делай, как я», как Михалков, например?
— Так он сам прекрасный артист, поэтому сделать, как он, — это надо еще умудриться! Но Михалков же еще и умный, а умные режиссеры никогда не просят тебя сделать все в точности, как он сказал, они задают именно вектор, а дальше — это твоя территория.
— У кого из кинорежиссеров вы бы хотели сняться?
— Я одно время был под огромным впечатлением от Ким Ки Дука (южнокорейский кинорежиссер, обладатель «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля, ушел из жизни 11 декабря 2020 г. — Прим. авт.), будто это мое, глубинное. Я сам не могу представить себя в его фильмах, но каждая его работа — это какая-то притча, философское размышление. Вот с ним, конечно, поработал бы. Актер у него ничего вроде не играет, но видно, как внутри у него что-то меняется. Он ничего не проявляет, и вдруг раз — его прорвало! Как это можно сделать? Вот этому хотелось бы учиться снова и снова, работать внутри себя: как ничего не играть, но чтобы при этом внутри все звенело. А то вдруг меня и правда позовет Лунгин или Звягинцев? (Улыбается.) Они же тоже умеют это делать, снимают фильмы-притчи философские.
— Театральная карьера как сейчас развивается?
— Пока на паузе. Но думаю, мои роли придут лет через десять, я дорасту до роли Порфирия Петровича в «Преступлении и наказании», того же вампиловского Анчугина смогу иначе уже сыграть, опираясь на свой жизненный опыт. Король Лир впереди, да много еще чего. Так что я спокоен в этом плане. Хотелось бы на будущее пока только творческий вечер сделать. Поделиться со зрителями многим из того, что уже есть, конечно, спеть. Я начал петь, и делаю это с большим удовольствием. Многие признаются: не думали, что я так пою.Удивление из-за того, что в кино видят меня в другом амплуа. Посмотрели смешной сериал со мной, составили мнение, а тут я выхожу и пою классические песни с классическим вокалом — сразу разрыв шаблона.
— Вы закоренелый холостяк, планируются ли изменения на личном фронте?
— Пока нет, но я много думаю про это. Я уже не мальчик, все-таки 42 года, это уже время кризиса среднего возраста, как говорят. Но вот так бывает. Думал, сначала надо построить карьеру, потом дом. Но вот я уже купил квартиру в Москве, и карьера вроде складывается. Но есть та часть, которую хочется заполнить в жизни. Но я немного фаталист в этом плане, думаю, оно придет само, это главное чувство. Пройдет искра и возгорится пламя.
— Идеальная женщина для вас — какая? Как вы ее себе рисуете?
— Я не знаю. Когда такая появится в поле моего внимания, тогда и рисовать не надо будет, наоборот, с нее портреты будут срисовывать. (Улыбается.) Но вообще, я всегда очень благодарен всем моим поклонницам за теплые слова поддержки. Я их всех очень люблю и дорожу вниманием. Пользуясь случаем, приглашаю всех на премьеру «Ухожу красиво» 20 июня. С удовольствием прочитаю ваши отзывы, ведь обратная связь важна, она наш камертон и путеводная звезда.
Евгений НИКОЛАЕВ
