Эльдар Лебедев: приоткрою вам завесу тайны: скоро я вернусь в театр
Эльдар Лебедев — идеальный выбор для фильмов в стиле экшен: прекрасная физическая форма, обаяние, яркое актерское дарование выгодно отличает его. В шестом сезоне популярного остросюжетного сериала «Шеф», показ которого начался на канале НТВ, его герою вновь придется раскрывать преступления и вступать в схватки с преступным миром с риском для жизни. О нравственных метаморфозах подполковника Каплевича, сакральном напутствии Юрия Соломина и любимом фильме своего великого тезки — Рязанова актер рассказал в эксклюзивном интервью «ТН».
— Чем, на ваш взгляд, сериал «Шеф» отличается от других подобного жанра? Что нового ждет зрителей в этом сезоне?
— Все отмечают, что «Шеф» очень реалистичный сериал. Героев и обстоятельства, в которые они попадают, невозможно однозначно отнести к добру или злу. Всё как в жизни — везде полутона. Бесконечный калейдоскоп событий постоянно ставит перед героями сериала сложные задачи и не менее сложный выбор, и то, какой выбор в итоге сделают герои, и есть одна из главных интриг сериала.
— А с вашим героем какие метаморфозы происходят?
— Основной акцент сделан на развитие характера Каплевича. Он занимает уже достаточно высокую должность, ведь от первого сезона до шестого уже прошел большой карьерный путь. Мой персонаж в очередной раз противостоит преступному миру, и вызовы, которые перед ним стоят, достаточно серьезные.
— Как изменился Михаил Каплевич?
— Во-первых, он стал мудрее. В начале истории он был вспыльчивым, эмоциональным, теперь стал более спокойным. В нем, безусловно, сохраняется внутренняя энергия, бурный темперамент — это то, что нельзя изменить в человеке, это уже на всю жизнь. Тем не менее, Каплевич стал хитрее, он понимает, что не везде можно решить возникшую ситуацию прямолинейно. В этом преображении большая заслуга его начальника Расторгуева, который является для него наставником и непоколебимым авторитетом.
— Вы в юности активно занимались спортом, сейчас поддерживаете физическую форму?
— Я всегда, сколько себя помню, занимался каким-нибудь спортом, регулярными физическими упражнениями. Может, это было не всегда профессионально, тем не менее с детства я привык быть в состоянии повышенной физической активности. Сейчас я поддерживаю форму, постоянно занимаюсь в спортзале — это необходимо и для профессии, да и просто для хорошего жизненного тонуса. Из постоянных спортивных увлечений остались только горные лыжи. Когда появляется возможность покататься, я этим пользуюсь обязательно.
— Трассы какой категории сложности выбираете?
— Мне уже без разницы, какая категория. Я много лет катаюсь, и сложность трассы меня не ограничивает. Зимний отдых — это одно большое удовольствие для меня — и горы в принципе, и лыжи, снег, восхождение. Все это очень нравится.
— У вас же бывали случаи, когда вы подвергались опасности на съемках? Сейчас риск минимизируете или все так же предпочитаете сами сниматься в трюковых сценах?
— Учитывая, что я уже и не очень помню про такие обстоятельства, значит, я на них вообще никак не концентрируюсь.
— Когда вы Сергея Тюленина играли в фильме «Последняя исповедь», и на крышу надо было флаг поставить, причем без страховки. Вы говорили, что чуть не убились.
— О, там много чего было, адреналин бил через край, прямо по полной программе! (Улыбается.) Наверное, единственное, что изменилось с тех пор, я, как и Каплевич, тоже стал немножко мудрее. Если раньше мной двигал юношеский максимализм, то сейчас я понимаю ответственность, которая возложена на меня, как на актера и главу семьи. Я понимаю, зачем продюсеры вызывают для нас каскадеров, но зачастую, особенно когда на кураже, так и подмывает самому выполнить трюк. Ну подумаешь, машина со скоростью сто восемьдесят километров в час! (Улыбается.)
— А в сценах с единоборствами специально тренируетесь или этого уже не требуется?
— Когда есть определенные навыки, то все проще. Я в юности занимался борьбой, поэтому база, которая была тогда заложена, в памяти мышц сохраняется. Не скажу, что регулярно занимаюсь единоборствами, но бывает, вот на бокс не так давно ходил несколько месяцев, ставил технику. В целом в проектах каскадеры — обычно крепкие профессионалы, да и ребята-постановщики всегда помогают. Говорят, что неправильно делаем, как поставить, к примеру, руку, чтобы в кадре получилось правильно. В принципе, их мастерства хватает, чтобы вытянуть нас, когда мы не совсем компетентны.
— А в жизни вам не приходилось использовать эти навыки?
— Ну у меня ведь еще и актерские навыки есть. (Улыбается.) Случались какие-то конфликтные ситуации, не без этого. Но, сколько раз замечал, по неведомой причине эти разборки сами как-то разрешались без рукоприкладства. Видимо, оппоненты видели во мне что-то такое, что их останавливало.
— Недавно ушел из жизни Юрий Соломин — ваш педагог. Какие главные воспоминания у вас о нем?
— Для меня он всегда был непререкаемым авторитетом, его слово было последним в любой ситуации. Главное, чему он нас всегда учил, — действовать. Говорил: «Если актер не действует на сцене или в кадре, то зачем он вообще сюда пришел»? Эти слова запали мне в душу и распространились не только на актерское мастерство. «Действие» я сделал главным вектором своей жизни.
— Он и сам придерживался этого кредо?
— Да, Юрий Мефодьевич всегда предпочитал словам действие. Поэтому во многих сферах жизни он сумел достичь больших высот: служил министром, стал академиком, был всенародно любимым актером и художественным руководителем одного из крупнейших театров страны. Разве мог он всего этого достичь без усилия и действия? Прекрасно помню ситуацию: я из общежития бегу в институт и около театра встречаю Юрия Мефодьевича, который озабоченно ходил вокруг Малого театр и разглядывал стены. Спросил его не надо ли чем помочь. А он печально так говорит: «вот видишь, трещины на стенах в театре пошли, надо срочно укреплять фундамент». Я немного опешил, он же художественным руководителем был, не завхозом и даже не директором театра. Но для него Малый театр — это был его родной дом и значит он должен быть в курсе всего, а слово «действовать» он всегда воспринимал буквально.
— Каким он был человеком? Какие качества проявлял чаще?
— Он был требовательным. Юрий Мефодьевич в силу своей занятости не мог присутствовать на курсе постоянно, но когда приходил, пытался быть максимально эффективным. Несмотря на плотный график, он всегда находил время поговорить с нами, старался передать колоссальный пласт своих знаний и опыта. При этом, как мастер, как педагог он был достаточно требовательным, всегда хотел видеть высокий результат, наш постоянный творческий и личностный рост.
— Как это проявлялось?
— Помню, была ситуация в конце первого семестра первого курса, небольшой зачет по актерскому мастерству, показательное выступление. Он только вернулся из Италии, где ему сделали операцию на сердце, но он все равно пришел смотреть нас лично. Он увидел наше выступление, схватился за голову и произнес что-то вроде: «Это катастрофа! Все очень плохо!» Затем сказал, что берет режиссуру в свои руки, и дал задание всем студентам курса до следующего дня выучить наизусть «Сказку о царе Салтане». Я помню панику, которая царила в общежитии, как все пытались за ночь выучить произведение. Я лично не справился, сломался где-то на пятнадцатой или шестнадцатой странице — это был мой физический предел. Но были ребята, которые выучили, и были те, кто на следующий день пытались импровизировать: Пушкина в стихах пересказывать близко к тексту, но своими словами. Это был еще тот номер! (Улыбается.)
— Может быть, он специально дал невыполнимую задачу, чтобы посмотреть, какая у вас будет реакция, как будете импровизировать?
— Возможно, хотел посмотреть, какими мы будем после того, как он скажет: «Ладно, забудьте». Насколько легко и свободно мы будем себя после этого чувствовать. Но помню, что этот педагогический ход конем нас эмоционально собрал. Не то, чтобы у нас общности не было, но до этого момента все были какие-то расхлябанные, и сами по себе.
— А разве второй руководитель курса — супруга Ольга Николаевна — не замещала его на время отсутствия?
— Замещала, конечно. Она всегда была рядом. Но они были два совершенно разных педагога. Ольга Николаевна была требовательна по-своему: учила нас скрупулёзному разбору роли, составлению биографии героя, к полному осознанию и погружению в материал. Для нее были неприемлемы халтура, разные человеческие пороки. Она больше занималась духовным, культурным развитием нашей личности. Для нее было важно не только какими актерами мы станем, но и какими людьми.
— Она — воспитатель, он — учитель?
— Да! Юрий Мефодьевич приходил, какие-то кнопки нажимал — неведомо какие и необъяснимо как, но тут же все начинало правильно работать.
— Когда у вас после окончания училища с театром не получилось, как это восприняли?
— Я не могу сказать, что с театром не получилось. На том этапе меня вряд ли позвали бы в Малый театр, потому что мое вольнодумство мои педагоги не всегда принимали. Сейчас, с высоты прожитых лет, набравшись мудрости, я немного по-другому смотрю на эту ситуацию.
— В чем была проблема?
— В том, что театральный курс — это как семья, и каждый педагог считает, что несет персональную ответственность за будущее ученика и лучше знает, что подопечному надо делать, чтобы добиться успеха. Педагог уверен, что путь, который он предлагает, единственно правильный, и болезненно реагирует, когда ученик выбирает что-то другое вопреки его воле и рекомендациям.
— Но это же его жизнь и право самому решать, каким путем идти?
— Верно, но если ты выбрал путь самостоятельно, то педагог думает: «ну хорошо, иди, а мы посмотрим, что из этого получится». В общем, в каком-то смысле так и получилось. Я не пошел по предложенной мне стезе, мне хотелось сниматься в кино, а не играть в театре. Выбрал, потому что нравилось работать в кадре, рисковать, даже карабкаться по скользкой крыше, стоять босиком на настоящем снегу, а не подмостках театра. Мне очень хотелось «действия», но они считали это ошибкой, поэтому наши дороги в тот момент разошлись.
— Примирения не было?
— Да не было никакой конфронтации, как таковой. Просто каждый из нас пошел своим путем. Но спустя некоторое время мы встретились всем курсом на день рождении Ольги Николаевны, и у нас состоялся примечательный разговор с Юрием Мефодьевичем. Он тогда мне сказал: «Молодец! Мы видим и все понимаем, двигайся дальше». Такая неожиданная ремарка учителя меня вдохновила и придала дополнительный стимул в работе.
— Ведь он и сам в молодости уже был популярным и востребованным киноактером.
— Конечно! Но, надо сказать, и творческий путь его был несколько иным. Было меньше возможностей, и была определенная карьерная последовательность, которой нужно было строго следовать. Нам рассказывали, что артисту нельзя было быть устроенным только в кино. Трудовая книжка, которая лежала, например, на «Мосфильме», позволяла рассчитывать только на минимальную заработную плату. Все это понимали прекрасно, ведь актер — это человек подневольный в определенном смысле. Естественно, нужно было быть официально трудоустроенным в штате театра. Сейчас все иначе, больше возможностей и вариативности трудоустройства.
— В театр уже не вернетесь?
— Есть кое-какие наработки. Приоткрою вам завесу тайны: возможно, скоро я вернусь в театр. Сейчас у меня один проект в разработке, мы обсуждаем все достаточно серьезно. Пока без подробностей, но могу сказать, что проект близок к реализации.
— Вас назвали в честь Эльдара Рязанова. Какой из его фильмов вы считаете лучшим?
— Мне трудно выделить какой-то один фильм из творчества Эльдара Рязанова. Он был прекрасен как режиссер во всех своих киношедеврах, хорошо чувствовал своего зрителя. Но если выбирать, я за «Жестокий романс». Фильм гениальный, он может, и не похож на все остальное, что делал Эльдар Александрович, но я помню свои ощущения, когда впервые посмотрел картину. Это было уже в сознательном возрасте, и фильм произвел на меня глубочайшее впечатление. Мне казалось, что это так не похоже на все остальное. Рязанов, который снимал комедийные фильмы для всей страны, должен быть веселым, легким, а тут вдруг Островский, драма — это просто перевернуло мое сознание.
— А из современных режиссеров кто больше напоминает вашего тезку?
— На мой взгляд, это в принципе невозможно. Все великие режиссеры уникальны, прежде всего, своей авторской индивидуальностью. По моему мнению, нельзя стать вторым Рязановым, Кубриком или Тарковским, как ни старайся. Но и сейчас есть режиссеры, которые по-другому, но не менее талантливо чувствуют современность, зрителя, по-другому работают с артистами. К примеру, каждая картина Жоры Крыжовникова вызывает определенный резонанс в обществе. Его картины смотрят, о них говорят.
— Какой ваш личный «топ-5» российских режиссеров здесь и сейчас?
— Как зритель я бы отметил все того же Жору Крыжовникова. Он делает то, что заставляет людей раз за разом возвращаться к теме кино, как искусства. Для меня, как для зрителя, это важно, потому что это здорово, когда в нашей жизни появляются подобные явления — яркие и неординарные. Выделил бы Клима Шипенко, Федора Бондарчука — он, безусловно, величина и как режиссер, и с точки зрения влияния на киноиндустрию в целом. Еще Сергея Сельянова и Женю Стычкна, который для меня неожиданно открылся как режиссер. Считаю, что у него огромный потенциал. Он уже делает проекты, о которых все говорят.
— А вы своих детей в честь кого-то называли?
— У нас все было совершенно по-другому. Мы давали имя уже после того, как ребенок родился. Смотрели: кто он? И мне кажется, что ни разу не ошиблись.
— Что вас убедило сделать окончательный выбор?
— До рождения у нас были определенные варианты, но, когда они появились на свет, я уже понимал, что по-другому назвать их просто невозможно.
— Когда ваши дети вместе, они дружно общаются?
— Они не так часто видятся, как бы мне хотелось, но они очень любят друг друга, особенно Сашка просто обожает Даню. Ей семь лет, в первый класс ходит, уже освоила все возможные современные средства коммуникации.
— Какие у них приоритеты? Пойдут ли они по вашему пути?
— Саша вполне может. Она пошла в школу Сергея Казарновского, ей все это очень близко. Заметно, что она любит творчество по-настоящему. Ничто ее больше так сильно не увлекает. Учится играть на таком редком музыкальном инструменте, как арфа, причем выбрала ее самостоятельно. Уже больше года этим занимается, и педагоги говорят, что у нее есть к этому большие способности. А второй инструмент нужно было выбирать, когда она пошла в школу. Мы ей предложили попробовать играть на аккордеоне. Казалось бы, совершенно разные инструменты — арфа и аккордеон, но в целом у нее получается и то, и другое.
— А ваш с Анной Поповой сын Даниэль?
— Даня — человек с математическим складом ума. Все творческое ему чуждо. Он только однажды сделал исключение, когда спел на 1 сентября на школьной линейке в первом классе дуэтом с девочкой. Но это был первый и последний раз. Это настолько несвойственно ему! Думаю, он в тот момент пережил сильный стресс и больше к вокальным или иным выступлениям не возвращался. (Смеется.) Сейчас он учится в десятом классе с физико-математическим уклоном.
— С первой супругой поддерживаете отношения?
— По мере необходимости.
— В совместных кинопроектах не участвовали?
— Нет, ни разу не пересеклись.
— А если так случится, вы пойдете?
— Думаю, это будет даже интересно.
— У вас есть какие-то рекомендации для коллег, которые еще размышляют о заключении творческих союзов?
— Рекомендации на этот счет я не даю никогда и никому. Все же индивидуально, зависит от людей. Есть творческие союзы, которые потерпели крах уже через несколько дней совместной жизни. Кто-то жил душа в душу десятилетиями. Юрий Мефодьевич, к примеру, шестьдесят пять лет счастливо прожил с Ольгой Николаевной. Тут нет уникального рецепта счастья.
— Зато есть рецепт крепкого брака, хорошего партнерства с вашей нынешней супругой. Можете поделиться секретом?
— С Лерой мы стараемся заботиться друг о друге. Всегда берем в расчет, что каждый из нас в данный момент хочет, не пренебрегаем личными интересами, и мы не безразличны друг другу — это, пожалуй, основное.
— Ваша свадьбы проходила в Чехии. Почему вы выбрали это место?
— Хотелось, чтобы это было не рядовым событием. Для меня не так важно было, сколько гостей посетит нашу свадьбу, главное — чтобы это событие осталось в нашей памяти, как что-то совершенно уникальное. Прага была выбрана, потому что мы были уже знакомы с этим городом. Моя сестра и сейчас живет в Праге, и нам нравится этот красивый город. Одна из особенностей места заключалась в том, что там можно расписаться не только в здании загса, но и в любом филиале, а филиалом одного из пражских загсов в том числе являются Вртбовские сады, где у нас проходила свадьба. Это прекрасный исторический парк в старой части Праги, очень красивое и торжественное место.
— Свадьба проходила по российским канонам или чешский колорит был привнесен?
— Там довольно унифицированная процедура. Был переводчик, церемонию проводил представитель муниципалитета. У него был на ленте еще такой большой медальон, который полагается носить при его должности. На свадьбу, несмотря на удаленность, приехало достаточно много гостей. В качестве транспорта для них мы арендовали частный трамвай, винтажный такой — класс! Пока у нас проходила фотосессия, гости с удовольствием катались на этом историческом трамвае с аккордеонистом, пели песни, было очень здорово.
— Вы потом еще возвращались в те места?
— В последнее время реже, конечно. Но в целом мы считаем это место для себя своим, сакральным.
— А где еще любите бывать?
— Я не очень люблю оседлый образ проведения отпуска — отель-пляж-отель, предпочитаю путешествовать, особенно на автомобиле. Раньше с удовольствием совершали турне по странам Европы. И по северу путешествовали: в Швеции, в Норвегии — там очень красиво зимой, особенно фьорды. Весь юг исколесили, там мне особенно понравилась Хорватия: потрясающее море, безумной красоты пейзажи, прекрасная кухня. В этом году летали в Таиланд, и даже там взяли машину в прокат и исколесили весь остров.
Евгений НИКОЛАЕВ
Фото: Валерия Лебедева, личный архив, PR НТВ
