Виталий Коваленко: внутри себя я успел и подружиться с Горбачевым, и поссориться
Виталий Коваленко — один из российских актеров, кому режиссеры смело доверяют играть самые сложные роли, в том числе известных исторических персонажей, чья жизнь нашла свое отражение в летописи всемирной истории. В сериале «ГДР», показ которого начнется на НТВ сегодня, 26 февраля, у него очередная масштабная и знаковая роль — первого и последнего президента великой страны, которому выпало судьбой стоять у руля в один из самых драматичных периодов существования СССР. О личном восприятии тех событий, работе над ролью и своей мечте актер откровенно рассказал в эксклюзивном интервью «ТН».
— Еще до выхода сериал «ГДР» уже называли главным кинематографическим событием года. В чем, на ваш взгляд, его уникальность?
— Это действительно очень масштабный проект, сериал, в котором есть все, что так любят зрители: лихо закрученный сюжет, динамичный экшен, красивая любовная история, шпионская интрига. А в чем его уникальность? Для меня прежде всего в том, что фильм основан на грандиозных исторических событиях, на судьбоносных для нашей страны геополитических потрясениях. Ведь у каждого из нас свое отношение к тем событиям и последствиям, поэтому создатели решились приоткрыть завесу тайны, показать подоплеку и микросюжетные повороты тех времен. Да, что-то нафантазировано, но в хорошем смысле, чтобы придать динамику сюжетной линии. Но, уверяю вас, исторический контекст, фактология выдержаны вполне достоверно. Я точно знаю, что в работе над фильмом авторы руководствовались историческими архивами, воспоминаниями непосредственных участников тех событий, общались с экспертами.
— А какие у вас ассоциации с Германской Демократической Республикой?
— Поскольку я уроженец Казахстана, я все-таки далековато был от центров коммуникаций с этой страной. По маме я немец, и ощущение того, что где-то есть Германия, еще и советская, я, конечно, помню. Какие-то разговоры на эту тему велись, особенно когда показывали программы германского телевидения, какие-то детские передачи, фильмы. Периодически в доме появлялись какие-то жвачки, сладости, игрушки, одежда из ГДР. Помню, что все советские семьи мечтали о шкафах «Хельга», сервизах «Мадонна» — все это воспринималось как что-то далекое и хорошее.
— Как вы лично восприняли объединение Германии?
— В силу своего юного возраста и безответственности осознания того, что происходит, было стойкое ощущение каких-то больших перемен, неизвестности — что же нас ждет впереди? Для родителей это, видимо, было большим разочарованием, какой-то личной драмой. Тем более вслед за рухнувшей Берлинской стеной последовал и развал Советского Союза. Мы жили в многонациональном СССР, а потом в одночасье вдруг оказались в другой стране — в Казахстане. Это стало для родителей большим потрясением. Я вскоре уехал учиться в Россию, но и по сей день езжу в Павлодар, где родился и вырос, где живут мои родственники.
— Значит, сожалеете?
— Это не говорит о моем личном сожалении, это говорит о том, что события тех лет изменили курс развития большой страны и коснулись каждого человека. Через много лет, осознав это и не давая никаких исторических оценок, могу просто констатировать, что нам еще предстоит узнать, что же произошло тогда в глобальном геополитическом измерении. Ответы на эти вопросы должны давать люди, владеющие историческими знаниями, обладающие неоспоримыми фактами и пониманием ситуации.
— Вам в фильме предстояла сложная задача — сыграть главного актора тех перемен — руководителя СССР Михаила Горбачева.
— Для меня не было творческой задачи «снять кальку» с Михаила Сергеевича. Чем больше я погружался в его обстоятельства, чем больше о нем читал, узнавал какие-то подробности, тем становился понятен масштаб его личности и драматизма того исторического периода. У меня поочередно возникали то симпатия, то антипатия к нему — целый спектр чувств. Внутри себя я успел и подружиться с Горбачевым, и поссориться. И так бывает! (Улыбается.)
— Вы серьезно готовились к роли?
— Да, потому что роль к этому просто обязывает. Но, повторюсь, для меня не было задачи сыграть в точности Михаила Сергеевича, это все-таки был Виталий Коваленко в образе Михаила Горбачева. И с точки зрения психофизики его, его убеждений и взглядов на жизнь. Это все равно выдумка в обстоятельствах чуть-чуть фантазийных, в рамках творческого проекта.
— То есть вы играли так, как вы его видите, как отрефлексировали?
— Да. На основе сюжета, на основе обстоятельств, которые были выписаны в сценарии. Но мы старались сделать все мягко, корректно, без тенденциозности, без личных оценок, хорошо это или плохо. Не адвокатируя Горбачева и не обвиняя его. Естественно, с микродопуском авторских трактовок тех событий.
— Чем была интересна роль?
— Мне Горбачев был интересен с точки зрения его эмоций, его человеческих качеств. По моему мнению, чтобы принимать такие судьбоносные для всего мира решения, человек должен обладать определенным характером, убеждениями и амбициями. Вот это все было чрезвычайно интересно.
— Легко ли было перенять его уникальную манеру говорить?
— Для меня это было очень сложно, скажу честно. Моя психофизика все-таки далека от горбачевской, а способностей хорошо имитировать голос, манеру речи, походку, у меня, к сожалению, нет. И к середине проекта мне очень захотелось начать все съемки сначала.
— Почему?
— Мне показалось, что я что-то нащупал в этом образе, стал говорить и двигаться, не думая, как это у меня выходит. Так что для меня в этом проекте был очень долгий и мучительный процесс перевоплощения.
— Готовы сыграть этот образ еще раз?
— Точно нет. Все! Если только не в рамках продолжения этой же истории. Как мы понимаем, 1989 годом ничего в жизни Михаила Сергеевича не закончилось. Для страны — да, закончилось, в частности для ГДР. Но у Михаила Сергеевича была еще долгая политическая жизнь. Я думаю, он из тех исторических личностей, к которым кинематографисты еще часто будут обращаться.
— Нет у вас творческого предрассудка, что роль может повлиять на карьеру? Помнится, актеры, игравшие Ленина, потом долгое время испытывали ограниченность в выборе ролей.
— Не совсем так, конечно. Они играли много и часто, другое дело, что тогда не приветствовалось исполнение отрицательных персонажей, грубо говоря, недостойных образа Ленина. У меня в этом смысле нет никаких предрассудков. Но я считаю, что эта роль — большой вызов для меня и ответственность. В моей актерской карьере уже был не один исторический персонаж именно с портретным гримом. Все эти действительно великие и выдающиеся исторические личности объективно сильнее, объемнее меня — Виталия Коваленко, и я не могу это не учитывать.
— Из всех исторических персонажей: Наполеон, Столыпин, Ленин, Берия, Гумилев, какая роль самая трудная по ощущениям?
— Самые трудные — это наши современники — те, кого видели воочию. В историческом далеком ты можешь нафантазировать, а с точки зрения современников… И в этом смысле Михаил Сергеевич очень сложный персонаж, потому что он для всех разный. У каждого из нас к нему личное отношение. Кто-то его любит, кто-то по-своему ненавидит. Для кого-то он вестник свободы, надежды на светлое будущее, а для кого-то — предатель. Я помню в начале съемок, меня спросила одна женщина, которая намного старше меня, кого я буду играть в этом фильме, я ответил — Горбачева, а она сходу выдала: «Ааа, это Мишка-меченый». Понимаете? Для нее он такой. Поэтому я заранее прошу снисхождения, потому что в сериале — это все-таки Виталий Коваленко в образе Горбачева.
— Роли Горбачева играли с десяток артистов. Вы как относитесь к работе коллег?
— Я сознательно не смотрел, как Горбачева играли мои коллеги, чтобы избежать сравнений в работе над ролью. Я вам по секрету скажу, что мне ранее два раза уже предлагали сыграть Горбачева, и я всякий раз отказывался, потому что просто не мог себя сопоставить с этим человеком. Тем более роли предлагали эпизодические в небольшом событийном ряду.
— Что смущало?
— Я понял, что на такой короткой дистанции ничего хорошего не получится. Мне нужна длинная дистанция, чтобы по всей кантилене событий смоделировать роль. Я согласился только потому, что в «ГДР» появилась возможность получить необходимую продолжительность внутренней линии персонажа — снимали больше года.
— А когда зрители начинают сравнивать, вам это важно?
— Нет, потому что я понимаю, что зритель ориентируется на субъективные ощущения. Единственное, на что я надеюсь, что не будет слишком негативной оценки.
— Это ведь тоже часть профессии, потому что субъективный выбор никак не объясним.
— Это один из самых первых вопросов, который возникает, когда тебе предлагают роль такого масштаба. Вопрос, который тебя уводит в сторону «нет». А по факту — чему быть, того не миновать.
— Сейчас идет большая дискуссия по поводу новой экранизации «Мастера и Маргариты». Вы тоже отчасти вовлечены, потому что играете в одноименном спектакле. Какое у вас мнение об этом фильме?
— Скажу больше, я пробовался на роль Берлиоза в этом проекте, и слава богу, что не утвердили. Когда выходил после проб, уже понимал, что даже если меня утвердят, я, наверное, откажусь. Для театра разные роли персонажей могу позволить, а тут я понимал, что, увы, не соответствую выписанному Булгаковым персонажу.
— Вам понравился фильм, если сравнивать с тем, что сделал Бортко?
— Это тема для отдельного разговора. (Улыбается.) Мы просто не сможем ограничиться ответом, нравится или не нравится. По моему мнению, это большая и серьезная работа. В основе лежит великое художественное произведение, к которому у меня особенное личное отношение еще с юности. Это в какой-то степени авторское кино, интерпретация и сюжетная компиляция режиссера и сценариста. Авторы решили с художественной точки зрения взять роман за основу, чтобы высказаться.
— Стоило ли менять тогда название, ведь рабочее название фильма было другим?
— Думаю, что рабочее название фильма было бы более уместным.
— Еще одну дискуссию затеял ваш коллега Никита Кологривый — ярый противник того, чтобы в актерскую профессию приходили люди без образования и без должной подготовки. У вас на этот счет какое мнение?
— С одной стороны, я понимаю Никиту. Когда ты много лет учишься, это твоя основная профессия, ты этим зарабатываешь деньги, и вдруг появляется тот, кто своим непрофессионализмом дискредитирует профессию. Это обидно! Но я ни в коем случае не радикален и ярый публичный протест Никиты не разделяю, потому что и в жизни, и в истории всегда есть место таланту и дару божьему.
— То есть профпригодность надо измерять по таланту, а не дипломом?
— Возможно. Это сложный дискуссионный вопрос, я понимаю. Непрофессиональные и неталантливые артисты, безусловно, способны дискредитировать любую профессию. Но в нашей профессиональной среде встречается часто, что человек вроде бы и учился, но у него явно проблемы с профпригодностью. Конечно же, я за профессионализм. У нас прекрасная актерская школа и различные системы подготовки. Но, несомненно, только человеку одаренному под силу вывести профессию на новый уровень.
— Не обидно, когда продюсеры приводят своих не обученных протеже и приходится по десять дублей делать, потому что у них не получается?
— Продюсеры, безусловно, имеют на это полное право, у них другого рода риски. И между производственно-коммерческой составляющей и художественной часто возникает конфликт. А нам, людям подневольным, остается только набраться терпения. (Улыбается.)
— Скучаете по родному Александринскому театру в Санкт-Петербурге?
— Сейчас все мои чаяния в Москве, но я, конечно, скучаю. Ведь там посчастливилось поработать с такими мастерами, как Люпа, Виднянский, Жолдак, Могучий… Поверьте, это большое актерское счастье. Я с теплотой вспоминаю то время. Скучаю по коллегам, по потрясающему архитектурному чуду, по энергии, которая ощущается, когда ты стоишь на сцене. Конечно, я себя тешу тем, что у меня появится возможность снова выйти на сцену этого великого театра.
— Вы в Москве уже основательно закрепились? Есть планы расширить театральную деятельность?
— Театр требует другой аккумуляции сил и времени, длительного репетиционного процесса. У меня был период, когда два года я был вообще без театра. Поэтому я с радостью принял предложение Театра наций, и очень благодарен, что мне предоставили возможность снова выходить на сцену.
— Как поживают ваши дети, у вас их четверо?
— Дочь уже взрослая, учится в университете, пацаны заканчивают среднюю школу, младшая прекрасно чувствует себя в трехлетнем возрасте.
— Вас не расстраивает перспектива, что они со временем разъедутся и будут от вас далеко?
— Это неизбежность. Я вот сейчас в Москве, а родители мои в Казахстане. Из дома я уехал в 17 лет. Я помню, как это было тяжело и для мамы, и для папы. Никто не хотел отпускать, но это жизнь — птенцы рано или поздно покидают родное гнездо. Единственное, на что я могу рассчитывать, это оставаться с близкими людьми и в сердце, и в пространстве. Быть эмоционально друг с другом. Чувствовать, переживать, советоваться с ними, советовать им и быть откровенными. Хочу быть родителем и не пытаться стать авторитетом. Просто не делать зла и не тревожиться по этому поводу, быть собой. А они сами решат, где им лучше, ведь это их жизнь.
— На младшую Ксению у вас есть надежда, что пойдет по вашим стопам, творческим? Хотелось бы вам, чтобы она поддержала династию?
— Я не думаю об этом пока, как пойдет. Но я замечаю, что в три года она резвее, чем были пацаны и старшая дочь. Перед ее живой непосредственностью мы все — просто неумелые артисты. (Улыбается.) Сейчас самое главное, чтобы она была здорова, счастлива, и чтобы мы с супругой были рядом в здравой памяти и трезвом уме.
— Когда она смотрит телевизор, вас идентифицирует? Или вы для нее все равно просто папа?
— Я для нее всегда папа. Она всегда так потешно удивляется, когда видит меня на экране с усами, бородой, в какой-нибудь старинной одежде.
— У вас большая карьера, много знаковых ролей. Есть какой-то образ, который еще не сыгран?
— В театре — это Обломов. В кино хочу сыграть что-то фантазийное. Личность, не существовавшую в реальности, а придуманную. Какого-нибудь путешественника, исследователя. Это всегда интересные и яркие роли.
Евгений НИКОЛАЕВ
фото: PR HTB
