Татьяна Устинова: нереально быть только писателем и зарабатывать только этим
21 апреля знаменитая писательница и ведущая программы «Мой герой» на канале ТВЦ отметит день рождения. Незадолго до него Татьяна пообщалась с «ТН» и рассказала обо всех секретах и сложностях своей работы — и писательской, и телевизионной, а также вспомнила своих самых интересных собеседников и поделилась планами на будущее.
— Программа «Мой герой» в этом году получила ТЭФИ. Ожидали победы?
— Нет, не ожидали совсем. 9 лет мы делаем нашу программу и беседуем с гостями о важном, о важных вещах, имеющих смысл. Нашей задачей было, есть и остается — сделать эти беседы глубокими и интересными, то есть качественно сделать свою работу. Мы любим ее, любим нашу программу, наших гостей, зрители любят, и это было главным. А специально продвижением мы никогда не занимались, поэтому ни на что не рассчитывали. Но от этого получение заветной статуэтки стало еще более радостным. Если честно, для меня всегда были важны награды, с самого детства. А когда это не просто награда, а признание профессионального сообщества — это не может быть не важным!
— А как насчет отзывов зрителей, они для вас важны?
— Я вообще человек офлайн и всегда такой была. Поэтому за отзывами я не слежу. У нас есть редакторы, есть шеф-редактор, и все, что мне нужно знать, они скажут мне сами. Программу смотрит много людей, у нее хороший рейтинг, и у всех людей разные мнения и относительно героя, и относительно ведущего, и вопросов, которые я задаю. Если во все это вдаваться, то это будет басня Сергея Михалкова под названием «Слон и художник», где слон рисовал картину, а другие звери учили его, что нужно на картине дорисовать, что слон и делал. И в итоге, когда все увидели результат, то ужаснулись и сказали, что это не картина, а какой-то ералаш. Так вот, я не хочу оказаться в такой ситуации.
— Бывает ли, что интервью идет совсем не по намеченному плану? Готовы ли вы всегда к импровизации?
— Конечно, это бывает практически всякий раз. Потому что мы хотим говорить об одном, а гость о другом. И я абсолютно убеждена с самого момента моего прихода на российское телевидение много лет назад, что телевизионное интервью — это не исповедь, и тв-студия — это не исповедальня. У меня нет права, статуса и подготовки принять исповедь. Я не понимаю журналистов и ведущих, которые пытают гостя для того, чтобы он в конце концов ответил на вопрос, на который он отвечать не хочет. Такая форма телевизионного общения давно в прошлом — ее когда-то придумал Ларри Кинг на американском телевидении и даже написал об этом книгу, но уже давно так никто не делает. Потому что грош тебе цена как ведущему, если ты не можешь гостя объехать на кривой козе — не хочет он отвечать, и не надо, зачем его пытать. Лучше поговорить о том, что интересно самому гостю, пусть у него зажгутся глаза, пусть он начнет шутить и смеяться, а мы все будем его слушать, разинув рот. Слушать о том, что, например, марка с летчиком Леваневским была выпущена очень небольшим тиражом и с ошибкой — это мне рассказал Валдис Пельш. Когда должен был осуществляться трансполярный перелет, были выпущены фотографии летчиков на марках, и они все были выпущены в таком лавровом веночке — внизу были 2 ветки лавра — символ победителя. Но кто-то из печатников ошибся, и на марке с Леваневским одна ветка оказалась миртовая, погребальная. И Леваневский же в итоге погиб, его до сих пор не нашли. И это страшно интересно. И гораздо интереснее, чем, возможно, то, что я предлагала в качестве беседы. Поэтому, конечно, бывает, что разговор идет совсем не так, как хочется мне, но зато он идет так, как хочется гостю, и это прекрасно.
— Что самое сложное в вашей работе?
— Самое сложное — когда не получается диалог. Это проклятие любого ведущего, когда человек приходит для того, чтобы уйти, чтобы указать ведущему на его место и покинуть студию. Я не знаю, из каких соображений они это делают — личных или характер такой, но довести программу до конца в этом случае крайне сложно. Это очень трудно, и я очень устаю. Потому что мне как ведущей важен результат, мне важен диалог, и когда он не выстраивается, когда человек просто отказывается от диалога, это очень трудно морально. И вот это верчение ужом на сковородке, что мне приходится делать, чтобы гость ну хотя бы договорил до какой-то точки, а не встал и ушел, отнимает кучу сил. Еще я не люблю темы, которые мне чужды, про которые я ничего не знаю — про астральные тела, про всякие тантрические энергии, про 17-ю цивилизацию… Я ничего в этом не понимаю, и заставить себя понимать не могу.
— Поделитесь, кто самые интересные собеседники?
— Мне очень понравился Никита Ефремов — он такой философ, просто необыкновенный. Очень понравился Стас Пьеха — совсем не такой, каким я себе его представляла. Очень сильно нравятся молодые ребята из Гоголь-Центра, они уже как мои дети, такие замечательные. Очень запомнился Юрий Мефодьевич Соломин, Василий Лановой, Марк Захаров. Когда приходят такие герои, очень страшно, потому что я понимаю, что человек дал в своей жизни 1200725 интервью, и я должна у него взять 1200726-е. И мне надо не задавать ему идиотские вопросы, а именно поговорить. И вот, пришел к нам Марк Захаров. Сели в кадр, ждем последних технических правок. Я боюсь его просто ужасно, а он сидит и не видит этого. Я не выдерживаю, и в конце концов говорю: «Марк Анатольевич, как я вас боюсь». Он так искоса на меня поглядывает: «Татьяна Витальевна, а вы за дело мира боретесь?». Я говорю: «Ну как вам сказать, в общем, да, но нельзя сказать, что постоянно». Он отвечает: «Ну, вот и я не постоянно». И дальше все как рукой сняло…
Игорь Хатьков — великий русский врач произвел на меня совершенно неизгладимое впечатление. Алексей Архипович Леонов — летчик-космонавт. Его приход был одним из немногих случаев, когда мы нарушили внутреннее негласное правило. У нас запрещено набрасываться на героя, брать автографы, фотографироваться. Но когда пришел Алексей Архипович, к нему все выстроились за автографами. Это был для нас очень знаковый гость, и совершенно чудесный. И таких чудесных было много. За эти годы было не так много случаев, когда я все полтора часа записи программы металась и не знала, о чем поговорить.
— Сколько занимает подготовка к записи, к интервью?
— Не считая работы команды, лично моя — дня три. Я изучаю сценарий, читаю, если мне что-то непонятно, то задаю вопросы редактору, если мне продолжает оставаться что-то непонятным, я продолжаю задавать вопросы редактору. Если, например, гость Валерий Газзаев, а я ничего не понимаю в футболе, то я покупаю книжку, которую он написал, читаю ее, потому что я должна понять, не как в футболе проходит тренировка, а что это за мир. Если приходит Алла Демидова, я читаю ее книжку, иду на ее последний спектакль.
Это серьезная подготовка. У нас она не делается одной задней ногой. Ко мне как-то пришла девчонка с факультета журналистики МГИМО — позвонил ее руководитель курса и попросил дать ей интервью. А она то ли на первом, то ли на втором курсе была. И вы знаете, она так удивилась, когда я сказала, что подготовка к интервью занимает несколько дней. Что из Википедии черпать сведения не имеет смысла никакого: в Википедии одно время было написано, что мой муж — Михаил Семенович Полосухин — актер театра Луны, понимаете? А я точно знаю, что мой муж — Евгений Владимирович Устинов — доктор физико-математических наук, а Михаила Семеновича я вообще никогда не видала в глаза. И, чтобы не попадать в какие-то идиотские ситуации, нужно тщательно готовиться и глубоко копать.
— Почему, по вашему мнению, детективы популярны?
— Потому что история с тайной популярна всегда. 180 лет назад детективы были обозначены как жанр, но они же существовали и раньше. То есть, когда Менестрель, сидя в замке Лендлорда, играл на лютне и слагал балладу о том, как храбрый рыцарь Сэр Роланд отправился в путешествие для того, чтобы спасти прекрасную даму, а по дороге ему встретился Мерлин, и они с Мерлином отправились в пещеру людоеда для того, чтобы победить этого людоеда, но людоед в это время скрылся за горою, и им пришлось отправляться за 7 холмов для того, чтобы настигнуть людоеда, — это тоже детектив. Это история с тайной, имеющая внятный сюжет и абсолютно точную структуру — там есть начало, середина и феерический финал, где зло наказано, добро торжествует. Не может в детективе восторжествовать зло, так не бывает. И эти истории были популярны, есть и будут всегда, потому что это страшно интересно, когда автор запутывает читателя, запутывается сам, а потом вместе с читателем распутывается. Детектив — самый замечательный, самый популярный, самый распрекрасный жанр, на мой взгляд. И я, как автор, создаю не просто некую аморфную массу, текст, я создаю движущийся организм. А у него есть скелет — это сюжет, который куда-то, от чего-то, к чему-то идет. Скелет сам по себе ходить не может, ему нужны мышцы, сердце, мозг, душа, и этот скелет облачается во все: людей, их отношения, подробности их жизни с бабушкой, или то, как они подобрали бездомную собаку…
— Что вас вдохновляет на написание? Как герои, события рождаются?
— Я не знаю, как это объяснить, но сюжет придумать очень просто — нет ничего проще, чем придумать сюжет. Вот ты 5 минут назад не знаешь, о чем ты хотел написать, а через 5 минут ты знаешь. Это элементарно, такое впечатление, что кто-то тебе это вкладывает в голову. А что касается героев и самой истории, которая должна зажить, задышать, то обязательно нужно какое-то впечатление: от человека, от проезжавшей рядом машины, где на заднем сиденье сидит бабка, старая-престарая, а рядом с ней огромный колли. Понятно, что сын или зять везут ее куда-то проветриться. И все уже про них, про всю троицу, ясно: про эту бабку, которая никогда не будет брошена, про этого мужика, который взял за труд отвезти ее с собакой в Серебряный бор на прогулку. А потом они еще, наверное, пойдут в кафе, и потом еще, наверное, она закажет себе кофе с молоком и, непременно, креманку ванильного мороженого, как в ее юности. То есть это должно быть какое-то впечатление, а их полным-полно, их просто полным-полно этих впечатлений.
Моя мама всегда смеялась надо мной, потому что когда я отправлялась в булочную, то возвращалась через 40 минут и начинала ей рассказывать, что со мной в этой булочной случилось: кого я видела, какой был хлеб, как приехал вагон, какой у него был шофер, как выглядели эти булки, которые только что привезли… Мама всегда говорила: «Слушай, вот я хожу в булочную, со мной решительно ничего не происходит, а с тобой все время какие-то чудеса!». Это правда — со мной все время происходят чудеса. Вот завтра я лечу в Питер очень ранним рейсом, и сегодня мне нужно собраться, обязательно заехать в банк за выпиской для одной организации. Но я так радуюсь, что я завтра лечу в Питер на этом раннем самолете, что про это тоже можно историю написать, понимаете, вот прям взять и написать об этих ощущениях, что ты завтра летишь в Питер, и не куда-нибудь, а на книжную выставку. Это же просто восторг, хотя я там буду с утра до ночи на работе.
— А сами вы что читаете, хватает ли времени?
— Я читаю очень много. Читаю Машу Маринину, Александра Виленского, Панову, Толстого, Достоевского... Сейчас читаю «Историю цивилизации» Харари. Мне проще сказать, кого я не читаю. Наверное, не читаю я Мамина-Сибиряка, потому что меня им очень перекормили в детстве.
Что касается времени для чтения, то я глубоко убеждена, что никакого времени для чтения не нужно. Нужна сформированная привычка, как курить. Если кто-то привык, то без сигареты он жить не может. И у него есть на это время. С другой стороны, ни один человек, из известных мне, не ходит голым по улице, потому что ему некогда одеваться. У него нет времени одеться, и он голый пошел на работу… Я не видела ни одного такого человека, потому что мы считаем, что без одежды — неприлично. Вот я считаю, что без чтения — неприлично! Я читаю везде: в самолете, в поезде, если мне перепадает такое счастье, как путешествие, я читаю за завтраком, за обедом, в перерывах между съемками, когда выгуливаю собачку. Это очень удобно — ты выгуливаешь собачку в сквере, где не ходят машины, собачка гуляет, а ты идешь и читаешь.
У меня нет сформированной привычки к телефону, к интернету. Я не трачу на него время вообще. Он меня не интересует, и вот развить свой интерес к нему, к сожалению, я не могу. То есть я не знаю, как себя заставить читать о том, что и как сказала Ксения Собчак, или смотреть, как в эфире пошутил Дмитрий Нагиев. Если мне захочется посмотреть в эфире Дмитрия Нагиева, я включу телевизор и посмотрю. А что подумал Василий Васильевич Сидоренко о том, как себя повел режиссер Хотиненко, мне все равно. Я не могу выработать привычку к интернету, а привычку к чтению во мне выработали родители.
— Реально ли сейчас быть только писателем, зарабатывать только этим?
— Нет, нет, нереально. Но это никогда и не было реально. Первый гонорар за писательство получил наш любимый Александр Сергеевич Пушкин. До него гонораров никто не получал. Я это с полной уверенностью говорю, потому что я как раз закончила в пятый раз читать Лотмана, и Лотману можно верить. Он написал: «До тех пор, пока автор не стал тиражом, то есть его не начали печатать большими тиражами, он существовать на гонорарах не может». Это закон.
Я не знаю, как в других странах, не берусь судить, но когда я начинала писать, а это было 20 лет назад, я помню, как мне заплатили за первые 4 книжки по 100 долларов за каждую. Как я была счастлива! Вы даже не представляете, какое это счастье: я могу писать, и мне за это дают 100 долларов, это же люди сошли с ума просто, быть такого не может! И, когда начали расти тиражи, стали расти и гонорары. Но, разумеется, я подрабатывала, где могу, и делаю это до сих пор.
— Понятно, что все ваши работы для вас важны, как дети. Но есть ли те, которые вы можете по каким-то критериям выделить?
— Вы знаете, я очень люблю «Хронику гнусных времен». Это старый роман, и написан он был по результату поездки в Питер. Мама осталась с нашим младшим, ему тогда было полгода, а мы с мужем, старшим сыном, которому было 10 лет, и с племянницей, которой было 4, поехали. И мы пробыли неделю в Питере в полном счастье и восторге. Была жара, была такая парадная Нева, так сиял Исаакий над городом, как второе солнце просто, так красиво шли маленькие катера по Неве, так трепетали флаги на башнях, что я приехала и написала эту «Хронику гнусных времен» за 27 дней, чего со мной не бывало ни до, ни после. И эта книга мне очень нравится по настроению. Очень мне нравится роман «Земное притяжение», это о службе и о том, как работает, так сказать, боевая группа внутри страны. Я честно консультировалась в СВР, мне надавали там кучу литературы. Сергей Евгеньевич Нарышкин распорядился, чтобы мне там рассказали, как все это действует. И мне страшно нравится этот роман, потому что там не написано глупостей, то есть они работают так, как там написано. Конечно, там что-то придумано, что-то достроено, но все честно. Мне нравится история про Маню Поливанову, все 3 книжки, потому что они все такие эмоциональные. Маня сама очень эмоциональная девушка.
— Бывает такое, что спустя годы перечитываете свои же романы?
— Конечно, я перечитываю. Так как я пишу много, как Эмиль Золя, я не побоюсь этого сравнения, и мне нужно понимать, нет ли у меня повторений.
— Вы не раз сами вставали как актриса перед камерой, это для вас что было: эксперимент, проявление себя?
— Это эксперимент, шутка. Станислав Говорухин моего отказа не принял, когда я сказала: «Я не буду у вас сниматься, Станислав Сергеевич. Я не актриса, а вы на площадке человек очень жесткий, вы меня убьете». Помню, это было на Мосфильме. Он трубку курит и говорит: «А ты сценарий прочитала?».
— Нет, Станислав Сергеевич
— Ну и дура!
— Я не буду играть, зачем я буду играть, все равно вы меня на этой площадке убьете.
— Ну убью — одной дурой меньше станет.
И когда он так сказал, а он так это умел говорить, что я тут же согласилась. И правильно заметила моя сестра: «Вот представляешь, ты сейчас не снимешься в кино у Говорухина, а потом ты будешь себе всю жизнь говорить, что тебя хотел снять Говорухин, а ты отказалась». Я снялась, но кино — это совсем не моя история, я совсем ничего в этом не понимаю. Как они это делают — для меня загадка, несмотря на то, что я 9 лет беседую в студии «Моего героя» с актерами, режиссерами. Как это сделать: быть естественным, живым, при этом еще что-то говорить, и говорить то же самое еще 6 раз подряд? Нет, ни за что.
— Ваше мнение о сегодняшней молодежи. Создается двоякое мнение о них: с одной стороны, они совершенно другие, а с другой — полная власть технологий над их умами немножко давит.
— Те, у кого есть ум, не подвержены ничьей власти. И я своим детям говорю: «Мы с папой сломали на этом столько копий и натерли такие кровавые мозоли, что, если ты, сыночек, или ты, племянница, которая практически дочь, если вы не хотите, чтобы вам морочили голову, вы должны получить качественное образование. Вы должны знать, как устроен мир на самом деле, не так, как вам сказали гаджеты, понимать, как этот мир работает».
Для того, чтобы это знать, не обязательно читать Теории Функций Комплексного Переменного, как нас с Женей учили в институте, можно прочитать «Анти-Дюринг» Энгельса, и ты поймешь причинно-следственные связи...
Молодежь, которая окружает меня — это мои сыновья: старшему 33, младшему 23, племянница — ей 27. И эта молодежь, в том числе, которая окружает сыновей и племянницу, она блестящая, умная, ироничная, быстро соображающая, много читающая, говорящая на всех языках мира. Племянница учила Бахаса, индонезийский язык, а младший сын учит Суахили — это язык Южной Африки. Они ходят на выставки, вникают в новые тенденции современного искусства, при этом любя больше всего на свете картину Александра Иванова «Христос и Мария», к которой мы специально бегаем в Русский музей. И они безупречно управляются с гаджетами, чтобы найти какую-то информацию, сведения, заказать в интернете еду, сигары или самовар, потому что на одной даче он есть, а на другой нет самовара. И это люди, на которых в ближайшее время будет стоять мир. А те, кому можно заморочить голову, — им не сладко, и я очень сочувствую им, их родителям и близким.
— А как насчет цифровизации и постоянного технического развития планеты? Не думаете, что все эти технологии убивают саму суть жизни: связь с природой, правильные ценности, умение делать что-то руками и вообще иметь навыки на все случаи. Ведь если посмотреть, поколение сегодняшнее редко умеет что-то делать вне компьютеров и технологий современного мира.
— Вы знаете, это естественный отбор. Я сегодня за завтраком читала «Дуэль» Чехова, и там Фон Корен как раз говорит о нем. Он говорит доктору Самойленко: «В современной цивилизации естественный отбор не действует, потому что все особи слабые, болезненные, истерические, они все выживают и наносят урон в развитии человечества».
Мир — это сбалансированная система, поэтому не разлетается Солнечная система, Земля не улетает от Солнца, Солнце не падает на Землю, Луна тоже не падает на Землю... И во всем должен быть баланс. Поэтому, видимо, ответом на гигантский прорыв в медицине, случившийся за последние 100 лет, когда открыли антибиотики, и все перестали умирать от грудной чахотки или от воспаления легких, а живут без сознания и в Альцгеймере до 105 лет, ответом на этот прорыв включился естественный отбор, который придумал обобщенный «Стив Джобс». Он просто, без крови, без насилия, вывел из жизни огромный процент населения. Я так себе представляю. Я не знаю, права ли я, но, мне кажется, что это конкретный вступивший в силу естественный отбор, выводящий людей из реальной жизни, из сознания.
— Расскажите, как дела на творческом фронте?
— С одной стороны с ним все прекрасно, а с другой — плохо. Я придумала книжку и мне страшно хочется ее дописать, но не получается, потому что я упала и сломала руку на Никитском бульваре. Есть такое распространенное заблуждение, что писатели пишут руками. На самом деле они пишут головой, но руки в этом деле играют не последнюю роль. Я должна была уже дописать и сдать книгу, но пока из этого ничего не вышло, ее выход откладывается.
фото: ТВЦ, личный архив
