Денис Рожков: я уже на таком уровне, когда имею право выбирать себе роли
Путь к успеху для талантливого актера Дениса Рожкова растянулся на 10 лет. Актёрская слава к Рожкову пришла только в 2008 году, когда он не просто сыграл, а буквально вжился в роль сотрудника ДПС Дениса Антошина в сериале «Глухарь». Спустя десять лет он вновь вернулся к роли оперуполномоченного района «Красный молот» Андрея Фролова в четвертом сезоне сериала «Чужой район», показ которого пройдет на НТВ. О том, как будут развиваться события в сериале, творческой судьбе актеров и почему он любит джаз, актер откровенно рассказал в эксклюзивном интервью «ТН».
— Что в легендарном «Красном молоте» изменилось за десять лет? Узнали свой замечательный кинорайон?
— Кое-какие объекты сохранились, но в целом мы локацию поменяли. Снимаем не там, где снимали первые три сезона, в основном в Кронштадте.
— Как встретились главные герои десять лет спустя? Как мушкетеры?
— У нас не совсем мушкетерская история, потому что Фролов не горит желанием возвращаться в район «Красный молот». Но его снова отправляют в эту глухую дыру. Он, безусловно, рад видеть всех своих коллег.
— На ваш взгляд, в чем секрет популярности «Чужого района»?
— Секрет популярности в том, что там присутствует изрядная доля юмора. За счет этого персонажи получаются живыми и интересными зрителю. Когда в других сериалах постоянно играют «в серьезность», становится непонятно, что на самом деле важно в этом сериале, а что нет. А когда есть юмор, живые реакции героев, вне зависимости от того, полицейский он или нет, то получается значительно лучше. Ведь герой-полицейский в первую очередь человек, он может испугаться, может растеряться. В этом сериале много человеческого, и именно это, на мой взгляд, выделяет его из числа прочих и так нравится зрителям.
— А почему для вас он любимый?
— В этом проекте есть баланс, все в нужных пропорциях. Я пытался недавно посмотреть «Глухаря», и, по моему мнению, сериал немного «вязкий». А в «Чужом районе» все пропорции соблюдены: серьезное, веселое, смешное, грустное — все присутствует. Чем больше граней человеческой жизни затрагивает сериал, тем лучше и интересней его смотреть.
— Будет ли что-то концептуально меняться в четвертом сезоне?
— На данный момент мы сняли четыре серии, ждем пятую и шестую. В «Чужом районе» традиционно довольно живая история: сначала сценаристы пишут серию, мы ее снимаем, потом они смотрят, что получилось. Это более живой вариант работы, когда отталкиваются от реальных сцен, от персонажей, а не от того, что было написано в сценарии заранее. Ведь одно дело — придумывать, а другое дело — реализовать, чтобы вызвать зрительский интерес.
— Классические мыльные оперы ведь раньше так и писались.
— Да, именно так, «Санта-Барбара» та же самая, которая шла почти десять лет, и было снято более двух тысяч серий. Но такие сериалы должны были каждый день в эфир выходить, а мы все-таки за год снимаем всего двадцать серий. У нас такой метод работы: в зависимости от того, что получилось, дальше идем по истории. Так что сериал пока создаем даже на уровне концепции.
— Есть ли какое-то образное пересечение с другим вашим знаменитым героем Денисом Антошиным из «Глухарая»?
— Нет, никакого! Я пытался посмотреть, мне этот персонаж не очень понравился, он такой глуповатый гопник, временами честный, но недалекий. Это совсем другой образ. Я такого персонажа больше не играл и, видимо, играть уже не буду. Я уже на таком уровне, когда имею право выбирать себе роли, поэтому гопников играть больше не буду. Пора уже заканчивать нам с этой культурой гопоты.
— Не кажется ли вам, что образ Дениса Антошина предопределил вашу кинокарьеру в кино в плане образов?
— Я так не считаю. Просто у нас кроме полицейских сериалов практически ничего не снимается. Ну еще сериалы про врачей, про домохозяек — вот и весь основной наш спектр образов. В полнометражных фильмах у нас снимается отдельная компания из двадцати человек, которая кочует из фильма в фильм. Так что ничего в моей карьере не предопределялось. Но давайте определимся сразу, я никогда не играю полицейских. Мне вообще неважно, полицейский он или нет, — это дело двадцать пятое. Я играю человека, определенный характер своего персонажа. То, что он полицейский, это одна из составляющих его образа, далеко не самая важная.
— Но начинали вы с другой стороны баррикад, начинали с преступных элементов. У вас прекрасная криминальная кинокарьера намечалась. Но после «Глухаря» что-то пошло не так с образами?
— В парадигме нашего кинопроизводства в принципе все равно, что играть, какой-то третьей позиции и полутонов у нас не существует. Ученого или инженера у нас на экранах просто нет, самый популярный герой — или мент, или бандит.
— Возможно, вы просто стали заложником образа?
— Никаким заложником я лично не становился. И тем более образа полицейского. В одном из сериалов я играю слесаря-сантехника, который ранее служил в полиции, и это вообще для него неважно. Да, мои персонажи служат в полиции, однако это все разные герои с разными характерами.
— После учебы в школе-студии Олега Табакова вы не перешли в его театр. Это было ваше решение?
— Нет, меня Олег Павлович не позвал. Это его решение.
— Он это как-то объяснил?
— Никак не объяснял. Он не должен был это объяснять. Он вообще не обязан был брать кого-то в театр, а если кого-то взял, то это его личное решение было.
— Какие-то разговоры были по поводу вашего будущего? Какое-то напутствие он вам давал?
— Конечно! Понимаете, когда студент выпускается из театрального вуза, это еще ничего не означает, он еще не актер. Формально по диплому он, конечно, актер, но по факту после окончания вуза у выпускника только и начинается настоящий процесс обучения. Он попадает в настоящий театр или в кино, или никуда не попадает. Я вот лет десять никуда не попадал. И только потом, лет этак через десять-пятнадцать, можно будет говорить, актер ты или не актер.
— Может, у начинающих опыта не хватает, но есть же талант, харизма, органика, которые появились после окончания института, они же всегда были, как у вас, к примеру. Может, какие-то обстоятельства мешали принять решение тем, кто проводил пробы?
— Я предпочитаю прошлое не анализировать. Это бессмысленно.
— Но ведь без прошлого нет будущего. За те десять лет, когда, как вы сказали, был простой после выпуска, у вас не было сожаления, что вы выбрали не ту профессию?
— Когда вы десять лет сидите без работы, у вас, естественно, будет и сожаление, и все что угодно.
— В это время верили в свою судьбу?
— Сложно сказать, верил ли я в судьбу. Это уже потом, постфактум многие говорят, что да, верили в свою жизненную планиду. Я не помню, как это было, верил ли я во что-то или нет. Но я точно не был человеком, который знал, что станет известным, знаменитым актером. Вообще для меня популярность — это некий побочный эффект моей профессии. Я всегда считал, что моя задача заключается в том, чтобы стать профессиональным актером. А если ты уже сможешь это сделать, у тебя появится популярность и так далее.
— Какие стандарты профессионализма вы лично для себя, как для актера, задаете?
— Олег Павлович Табаков, наш учитель, как-то раз нас спросил: «Что такое профессионализм?» Мы давали много ответов. Он сказал: «Только одно: стабильность результата». Все. Неважно, как ты это сделал. Если ты можешь данную сцену сыграть, и можешь ее сыграть три раза подряд одинаково хорошо, значит, все нормально. Стабильность результата — единственный критерий профессионализма актера. И плюс сейчас от меня добавляется критерий: еще надо уметь играть! Потому что сейчас огромное количество актеров, которые умеют играть, а есть те, кто понял, что надо просто притвориться. Надо просто бормотать себе под нос невнятно, как бы по-настоящему, и все! У нас в институте это называли «шептательным реализмом». Но это, я считаю, полнейшая катастрофа и дискредитация профессии. Хуже всего, что непонятно, что с этим теперь делать. Достаточно большое количество молодых актеров на съемках просто делают вид, что они играют.
— Какова ваша реакция, если с вами в проекте оказывается такой актер?
— Я играю свою роль, а этот актер играет свою — это его зона ответственности. Если мой партнер на съемочной площадке не умеет играть, то я играю за двоих.
— Когда вы снимались в «Глухаре», говорят, у вас возникало некоторое недопонимание с Максимом Авериным. Это по этому поводу?
— Недопонимания не было, мы просто разные люди. Мы никогда с ним не дружили, у нас никогда не было дружеских взаимоотношений. Никогда! После «Глухаря» прошло лет пятнадцать, мы ни разу не встречались и даже ни разу не созванивались. Никаких конфликтов не было, просто мы делали свою работу, каждый день на площадке. Вот и все!
— Обычно за такое время люди сдруживаются.
— Не сдруживаются, если людей ничего не связывает.
— Многие отмечают сходство другой вашей партнерши по «Глухарю» Марии Болтневой с вашей супругой. Это как, случайно получилось?
— Конечно, случайно.
— Говорят, вам с Марией было сложно найти общий язык во время съемок?
— Когда люди работают на площадке, они, естественно, ссорятся. Рано или поздно. Даже при самых лучших условиях работы.
— Почему?
— Потому что это работа, а не увеселительная прогулка. Возьмите и поснимайтесь три года каждый день, по 14 часов в день, с одним выходным в неделю. А когда творческие люди работают, они неизбежно ругаются. А если не ругаются, значит, они безразличны к тому, что они делают. Я не верю в съемочные площадки, на которых тишь да гладь, да божья благодать. Если на площадке актеры не конфликтуют, значит, они просто отсиживают свое время или им плевать на проект. Конфликты и споры — это нормальный рабочий процесс.
— Возникающие разногласия — это какие-то творческие моменты?
— В работе, в рабочем процессе, который идет годами, естественно, возникают ситуации, когда у актеров возникают определенные разногласия по тому, как надо играть сцену, какие-то технические споры, что мы делаем на площадке для зрителей. Но никаких личностных конфликтов между актерами на съемках «Глухаря» не было! Так и напишите! А то ваши коллеги постоянно задают эти вопросы, но никто не пишет ответы. (Улыбается.)
— Мы напишем. Что бы вы посоветовали молодым актерам, которые сталкиваются в начале карьеры с ситуацией невостребованности?
— Единственный дельный совет — иногда включайте старые советские фильмы, смотрите, как играют актеры. Любой советский фильм можно включать, любой. Смотреть, как играют Евстигнеев, Меркурьев, Богатырев, Смоктуновский, Леонов. Много чего можно посмотреть. Посмотреть и понять: «А, вот это актеры, мне до этого еще долго».
— Глядя на экран, нельзя же понять, как они это делают.
— Можно. Это профессия наша. Вы не сможете этого понять, так как у вас другая профессия, а я вам не смогу объяснить в трех словах. Я всех журналистов прошу все вопросы по тонкостям профессии откладывать в сторону, потому что это невозможно пересказать. Вы же не будете хирурга спрашивать, как именно он проводит операцию?
— Сотрудники ДПС, которые узнают в вас Дениса Антошина, как себя ведут с вами?
— Я давно продал автомобиль. Пришел к выводу, что он мне не нужен совсем. Поэтому не общаюсь с сотрудниками ДПС, чему очень рад.
— Почему? Как же вы передвигаетесь?
— На съемки меня возят. Есть такси, каршеринг. Но каршерингом я тоже не пользуюсь.
— Как продвигается ваш музыкальный проект «Doo-Dee»?
— Я его сейчас приостановил, у меня пока нет времени заниматься этим проектом. Параллельно два сериала, я в главных ролях. Нет возможности ни репетировать, ни концерты играть. Пока что в ближайшие года два проекта этого не будет точно.
— Почему вы выбрали джазовое направление? Оно ведь не такое популярное сейчас?
— Я просто люблю джаз. Я это делаю для себя, не пытаясь прославиться, дополнительного хайпа какого-то схватить. Просто для себя занимаюсь, играю на трубе джаз, потому что люблю его.
— Почему именно джаз? Что вас привлекает в этом направлении?
— Потому что это самая прекрасная музыка, самая свободная, самая интересная, талантливая, яркая, зажигательная.
— Поклонники рока, других направлений в музыке наверняка поспорили бы с вами.
— А ведь рок вырос из джаза. В сороковых годах был всплеск джазового направления под названием бибоп, который Чарли Паркер придумал. Это музыка не для всех, да и большие серьезные оркестры к тому времени уже ушли в распад. И талантливые джазовые музыканты Дюк Эллингтон, Бенни Гудман, Томми Дорси, которые выходили из этих оркестров, стали организовывать свои ритм-н-блюз группы — тот же самый джаз, только немного упрощенный. Потом из ритм-н-блюза возник рок-н-ролл, а из рок-н-ролла возникла рок-музыка. Так что джаз — это дедушка рока.
— Вот битлам сейчас обидно бы стало. Родоначальниками рока признали же ливерпульскую четверку, а вы разом все опровергли.
— А все, что было до ливерпульской четверки, куда делось? Я вам рассказал, почему люблю джаз. Потому что это классная музыка.
— В джазе используется много разных инструментов, но вы выбрали самый сложный — трубу. Почему?
— Мне больше всего нравилась труба, и я решил попробовать. А уже потом узнал, что это один из самых сложных инструментов.
— Вас вдохновил Луи Армстронг?
— И до и после Армстронга было много прекрасных джазовых трубачей, но это был мой личный выбор без влияния кого-либо из великих.
— Вы говорили, что даже на съемки берете трубу и тренируетесь. Вы уже на каком уровне?
— На нормальном уровне. Конечно, он еще не профессиональный, ведь невозможно же начинать учиться в таком возрасте. Но владею инструментом уже более-менее прилично.
— У вас изначально была предрасположенность к музыке?
— Меня водили в музыкальную школу, там прослушивали. Взяли на аккордеон, но я не захотел и не стал ходить в музыкальную школу. Но симпатия к музыке и слух остались.
— Через два года какой горизонт вы видите для «Doo-Dee»? Будете его как-то переформатировать, чтобы играть на профессиональном уровне?
— Я сейчас еще не знаю, надо смотреть.
— Джаз — это импровизация. Но основную мелодию вы оригинальную воспроизводите или делаете каверы?
— В джазе нет понятия «кавер». Существует джазовый стандарт, и существуют варианты исполнения. Каждый джазовый стандарт исполнен в тысячах разных вариаций, именно поэтому джаз и прекрасен. Там нет «устаканенных» вещей, ты можешь играть, как хочешь. Неважно, как до тебя играли эту вещь, важно, как ты ее сейчас здесь сыграешь. А играть ты можешь, как хочешь.
— Вы приглашаете на концерты группы известных джазменов?
— Нет, конечно. А зачем? Они профессиональные люди, а у нас любительский коллектив.
— А кто ходит на ваши концерты?
— Ко мне на концерт приходят не поклонники джаза, а в основном поклонники моих сериалов. Но это и не важно на самом деле. Мне лично все равно, кто в зале. Я хочу играть джаз, и я буду его играть.
Евгений Николаев
фото: НТВ
