Сергей Перегудов: мы все равно играем самих себя, просто в разных образах
Родители хотели, чтобы их сын стал экономистом, но Сергей Перегудов быстро понял, что не хочет связывать свою жизнь с точными науками и на свой страх и риск отправился в Северную столицу, чтобы покорить мир театрального искусства. И ему это с успехом удалось. Сегодня его имя не сходит с афиш лучших спектаклей Санкт-Петербурга, а кинорежиссеры охотно приглашают талантливого и многогранного артиста. Его конек — роли умных и ироничных героев, таких как следователь Эдуард Свиридов из детективного сериала «Дама с собачкой», показ второго сезона сериала как раз сейчас идет на канале «Россия». Есть ли что-то чеховское в сериале, кроме названия, секретах перевоплощения и как встретить любовь всей своей жизни в 40 лет актер откровенно рассказал в эксклюзивном интервью «ТН».
— Сегодня на телеэкране много фильмов криминальной тематики. На ваш взгляд, чем отличается детективный сериал «Дама с собачкой» от других?
— Действительно, на экранах кинопродукции с детективным сюжетом просто тьма-тьмущая. Иногда кажется, у нас преступлений столько нет, сколько криминальных сериалов выпущено. (Улыбается.) Что и говорить, жанр востребованный, и, видимо, пока есть спрос — будет и предложение. Зрителям всегда интересно смотреть, как расследуют все эти запутанные преступления, они строят собственные версии — все это их увлекает и захватывает. «Дама с собачкой», как мне кажется, не претендует на какую-то подробную наполненность сюжета розыскной спецификой. У нас уклон в сторону старой доброй иронии, увлекательных взаимоотношений героев, легкого саркастичного диалога. Надо же чем-то отличаться! А расследовать уголовные дела — это уже скучновато, одно и то же каждый раз. Мы решили двигаться в сторону раскрытия эмоционального фона хода расследований, каких-то ярких и нетривиальных жизненных перипетий главных героев.
— От сравнений вам все равно не уйти. Вам не кажется, что сериал — это такой сиквел «Каменская 20 лет спустя»? Даже актеры те же.
— Не вижу ничего зазорного в таком сравнении, ведь сериал «Каменская» — один из лучших в своем жанре. И Елена Яковлева, и Александр Балуев играли там просто блистательно. Да, теперь у Елены есть собачка, рядом появились другие персонажи, немножко другой стиль повествования, фабула другая. А значит, это уже чуть-чуть другой сериал, как ни крути.
— Кроме названия в сериале будут другие чеховские мотивы?
— Нет. Само название очень красивое, видимо, авторам оно понравилось и благодаря Антону Павловичу на слуху. Понятно, что кто-то из дотошных зрителей скажет: «А-а-а-а, Чехова ничего нет, просто поэксплуатировали название». Но это их проблема, потому что формально дама есть? Собачка есть? Все сошлось! Так почему бы и не назвать именно так?
— Ваша роль в этом магическом треугольнике для преступников вам лично нравится?
— Мне кажется, у нас неплохая компания собралась. На экране хорошо просматривается не только оригинальный сценарий, но и прекрасный авторский текст, яркие типажи главных героев. Я рад, что вновь оказался в такой шикарной актерской компании великих актеров. Мы вместе играли и в «Каменской», и в «Преступлении и наказании», так что компания у нас, можно сказать, крепко сбитая. Мы всегда прекрасно понимаем и взаимодействуем на съемочной площадке. И Александр Николаевич и Елена Алексеевна — настоящие мастодонты нашего кино, с которыми всегда приятно и легко работать.
— У проекта в этом сезоне сменился режиссер. Привнес ли свой авторский стиль Роман Просвирин?
— Безусловно, так или иначе при смене режиссера или актера в главной роли, все меняется. Человек же всегда несет с собой личные рефлексии проекта, свое мироощущение. Роман — большой профессионал своего дела и обычно много предлагает актерам. Где-то мы сговаривались, где-то возникали разногласия — это естественный процесс, он тоже творческий. Мне кажется, это будут разные по энергии, по динамике сезоны, но концептуальная целостность сериала, думаю, сохранится.
— Вам вообще жанр детектива интересен с точки зрения творческой реализации?
— Я много раз снимался в детективах и сделал вывод, что этот жанр более скуп для возможностей творческой реализации, чем другие. Здесь основой сюжета, как правило, является само расследование, какие-то процедурные шаблонные алгоритмы, по которым продвигается действие фильма. Герои фильма должны делать свою работу четко и довольно сухо, без лирики, без эмоций. Ну где актерам развернуться? Разве что в личной жизни героев. Но ничего страшного, и такой формат должен быть, ведь он востребован зрителями.
— То есть вам интересней, когда творческая задача сложнее?
— Конечно, интересней, когда в кадре есть гамма чувств и их проявлений. Но мы обязательно выискиваем лазейки даже в детективе, где можно что-то сыграть по-актерски, максимально наполнить сцену эмоциями.
— В профессию вы пришли скорее вопреки жизненным обстоятельствам. По настоянию родителей поступили на факультет экономики, но потом что-то пошло не так. Вы всегда знали, что хотите стать актером?
— Даже в детстве никаким актером я стать не хотел. Я родился, вырос и окончил школу в небольшом северном городке, где даже театра не было. Какие-то задатки проявлялись у меня позже, когда играл в КВН, участвовал в каких-то концертах. Но родители никогда не придавали этому увлечению никакого практического значения. Считали, что мне надо выбрать более фундаментальную профессию. Экономика на тот момент была очень актуальным и востребованным выбором. Не то, чтобы я противился, в тот момент я сам не понимал, что именно хочу в этой жизни. Родители мудрее и опытнее меня, они лучше знают, думал я. Поэтому с легким сердцем отправился в Волжский и поступил в вуз на экономику. Но, как быстро выяснилось, учения Адама Смита меня не зацепило. Учиться экономике было неинтересно, а переступать через себя, терпеть и затем тратить на это всю свою жизнь было бы странно и глупо.
— Экзамен по математике вы специально завалили, чтобы окончательно перейти Рубикон?
— Нет, преподаватели справедливо влепили мне неуд. Но в какой-то степени именно этот провал стал триггером в ситуации, добавил последнюю каплю в чашу моего нетерпения экономики. (Улыбается.) Экзамен я бы мог пересдать, но решил, что будет лучше не мучиться и отправиться в Питер.
— Почему вы выбрали Питер, а не Москву? Все-таки столица была поближе, да и театральных вузов там больше.
— Все просто: у меня в Питере были одноклассники, к которым можно было приехать и остановиться жить на время поступления в вуз. Да и Москву, честно говоря, я не очень любил. Это был 1999 год, и я подумал: ну зачем мне ехать в этот кипучий муравейник? Вы же помните, какой была в то время столица? Один большой рынок. А Питер мне очень понравился — по духу, по энергии, по атмосфере.
— До сих пор не разочаровал город на Неве?
— Наоборот — я утвердился в своем выборе, а Питер утвердился в моих глазах в своей самобытности и своей самодостаточности. Это уникальный город, он никогда никому ничего не доказывает, этим и прекрасен. Да, Питер всех тестирует своей погодой, укладом жизни и естественным путем отфильтровывает тех, кто этот город действительно любит независимо от каких-то второстепенных факторов.
— Сейчас, когда Москва в фаворе в творческом плане — много киностудий, театров, возможностей, у вас не было желания перебраться? Или Питер — это навсегда?
— Если логически размышлять — все правильно говорите. Москва — это несравнимо больше возможностей для творческой и социальной реализации, денег и перспектив. Для молодого амбициозного человека, который жаждет достичь невероятных высот, славы, куда-то пробиться в этой жизни — наверное, да, стоит попробовать именно здесь. Но, я уже спокойно смотрю в сторону столицы: кому надо — позовут и в Москву. Например, «Дама с собачкой» — это московский проект. Не то чтобы я ленивый, но у меня приоритеты в жизни расставились иначе. Не скрою, были шальные мысли перебраться в столицу, но я все-таки остался здесь. С другой стороны, кто знает? Может, лет через пять все перевернется с ног на голову, и я с семьей перееду в Москву?
— Вы работали бок о бок в труппе Театра имени Ленсовета с Константином Хабенским, который стал худруком МХТ им. Чехова. Не позвал к себе старую питерскую гвардию?
— Старую позвал. (Улыбается.) С Мишей Пореченковым и Мишей Трухиным он и сейчас успешно работает, теперь в Москве. Это его однокурсники, вся троица за ним и перешла из «Ленсовета». А из других питерских? Думаю, ему сейчас своих артистов достаточно, нет острой необходимости кого-то звать в данный момент.
— С тех пор, как вы двадцать лет назад пришли в Театр имени Ленсовета, что-то изменилось за это время?
— Театр — живой организм. Конечно, со временем он становится другим. И кадры, и атмосфера меняются. Раньше театр был настоящим домом для актеров, мы приходили в здание на Владимирском проспекте, и находились там целый день, как одна большая семья. Сейчас у многих куча другой работы, съемки, подработки — жизнь убыстряется каждый день и час.
— То есть сейчас стало меньше привязанности и семейственности?
— Да, и это, я считаю, норма. Не надо тут впадать в истерику, в уныние. Это неизбежный эволюционный процесс. У нас все репетиции и спектакли идут по плану. Такого, чтобы артист находиться в театре без причины, потому что ему хочется здесь быть, — нет.
— Вам какая атмосфера больше нравилась?
— Я же тоже эволюционирую. В тот момент я был другим человеком, и мне нравился уклад. А сейчас я другой, у меня семья, съемки, и мне нравится теперешнее положение дел, так что все нормально.
— Вы довольно поздно для российских традиций женились — в 40 лет. Почему так случилось?
— У каждого — свой путь. У меня вот так сложилось. Ну, значит, так должно было быть в моей судьбе. Никакого другого объяснения у меня нет.
— Так получилось, что вы встретились человека или сложился какой-то пазл в плане социализации?
— Все сошлось, все пазлы в тот момент. (Улыбается.) И я очень рад, что так все произошло.
— Чем вас покорила Валентина? Что в ней такого, чего в других девушках не было?
— Почувствовали люди друг друга — вот и все. Почувствовали, угадали, поняли, прониклись. Тот случай, когда встретились две половинки — это самое главное.
— Вы говорили, что с рождением сына Матвея ваша жизнь перевернулась. Что именно произошло?
—Отцовство — это такой глобальный мировоззренческий процесс перезагрузки улучшенной версии самого себя. Ты постепенно перестраиваешься, говоря музыкальным языком, идет активная модуляция. Мой разум пытался все это переосмыслить, но я понял, что до конца осознать это невозможно.
— С новорожденным сами справлялись?
— Да, мы с женой сами вместе справляемся. Без бабушек и дедушек, в силу того, что они далеко в других городах.
— Какой сейчас характер у Матвея? Он больше в маму, в папу?
— Пока непонятно, пока он слишком маленький. Но вижу, что он довольно упертый и целеустремленный. Видимо, в свой знак Зодиака — Скорпион.
— Вы верите в астрологию?
— Не верю. Просто должно же быть какое-то логичное объяснение. (Улыбается.)
— Вы попечитель сразу двух фондов помощи детям, как вы пришли к этому и почему два фонда?
— Попечитель — это же не учредитель, я лишь помогаю. Почему с ними? Не знаю, они обратились в свое время, я оказался рядом и стал с ними сотрудничать, помогать. Вместе делаем мастер-классы для ребят, проводим разные форматные мероприятия. Сейчас в силу загруженности у меня получается реже подключаться, но все равно мы на связи, я прихожу на мероприятия, всегда помогаю, чем могу.
— Там детишки какие?
— Разные. Есть дети-сироты из детских домов, занимающиеся театром. Еще есть «Детский Киномай» — благотворительный фонд, который ездит по разным городам и в детские дома привозит необходимые ребятам вещи. Есть разные направления. В Питере они занимаются в основном театром.
— А потом вы прослеживаете их судьбу? Появляются ли они в театрах, на курсах, в вузах?
— В театрах — пока нет. Но у них появляются профессия, семьи — у ребят происходит нормальная социализация. Это, я считаю, самое главное.
— На спектакли к вам потом приходят?
— Да, конечно, они видели многие спектакли. Многие подходят, мы общаемся. Вижу, что нормальные ребята с правильной жизненной установкой. Значит, все не зря делаем.
— Детям, которым надо что-то преодолеть в себе, сломать какие-то социальные барьеры, затем проще или сложнее в профессии актера?
— Сложности у людей все равно возникнут рано или поздно у каждого, это неизбежно. Просто наша профессия помогает научиться преодолевать их более гибко, брать себя в руки и не падать духом, не унывать. Актерская профессия всегда базируется на каркасе из болевых точек человека. Когда все в жизни благополучно, артисту просто не о чем говорить со своими зрителями. В глобальном смысле тебя что-то всегда должно тревожить — это специфика нашей профессии. А дальше кто-то более гибок, кто-то менее, но фундамент, изначальный пласт переживания и боли должен присутствовать во внутреннем мире актер всегда — это неизбежно.
— Значит ли это, что человеку необходимо пережить какие-то внутренние потрясения, чтобы стать хорошим актером?
— Есть и такие примеры, но это не значит, что каждому нужно окунуться в какой-то жизненный кошмар, чтобы гениально сыграть роль. Есть воображение — мощный инструментарий, которым можно пользоваться. А есть в твоей жизни то, что тебя лично беспокоит и дает импульс к саморазвитию. В нашей профессии не все так буквально, иначе бы она превратилась в машинальную работу. Но человек же не машина. Актеры отличаются от остальных людей лишь тем, что они свои эмоции могут выдать, вытащить, вырвать из себя в нужный момент времени. Не сделать вид, не показать, а именно заставить себя прочувствовать — это и есть величайшее умение. Взаимодействие с самим собой на таком уровне, что в нужный момент показать всю глубину чувств и эмоций.
— Насколько глубоко вам приходилось погружаться для роли?
— В спектаклях постоянно приходится погружаться, что-то прочувствовать, поэтому надо постоянно быть с собой в диалоге. Но иногда не хочется и просто опасно это делать. К примеру, я бы никогда ни за какие деньги не взялся играть Чикатило. Просто не хочу и никогда не буду в этот ад погружаться, искать внутри себя оправданий этого монстра, это просто невозможно.
— Йоги медитируют, уходят в транс, чтобы достичь Нирваны. А у вас есть методика, которая позволяет глубже проработать роль?
— Нет, йога и духовные практики — это отдельная песня. Наша профессия — это прежде всего взаимодействие с самим собой. Ты должен почувствовать себя, слышать себя — реагируешь ли ты эмоционально, если, к примеру, приходишь в детский дом? Есть у тебя душевный отклик? Если нет — надо заканчивать с этой профессией.
— Но ведь какой-то должен быть прием, как войти в правильное состояние перед спектаклем или во время съемок.
— Единой методики для всех не существует. Как выучить и запомнить текст, есть сразу несколько эффективных методик, а вот как с собой договориться и что-то в себе растормошить — такая методика у каждого индивидуальная. Но, когда начинаешь над спектаклем работать, у тебя постепенно вырабатывается понимание, про что этот спектакль. Про любовь, про измену, про ненависть? Начинают появляться какие-то яркие эмоции. Эти состояния нужно правильно интерпретировать на сцене, на текст положить — и все.
— Вы легко переходите в ипостась своего персонажа?
— Это все красивые байки, что актер полностью растворяется в своем образе. На самом деле все гораздо проще. Мы все равно играем самих себя, просто в разных образах. Не надо питать иллюзий, театр — это не шоу фокусников: щелк — и я другой человек, и все в зале упали в обморок. В каждом из нас есть все краски, чтобы красиво и правильно «нарисовать» свои чувства и эмоции. Талант актера заключается в максимально полном и объемном использовании этой палитры для конкретной роли. Вот и все! А еще точности воспроизведения, чтобы получилась не просто мазня — смешал желтое, зеленое и красное. Должно быть все четко: в одной роли используется только желтый и красный цвета, а в другой — только зеленый и синий. В точности передачи цветов и оттенков внутреннего мира человека и есть талант главный актера.
— Владимир Машков как-то рассказывал, что в день спектакля он как бы «подселяет» к себе персонаж и перед выходом на сцену этот «подселенец» выходит на первый план. Что после третьего звонка он уже на 100 процентов Городничий, а не Машков.
— По сути, так и происходит. Владимир Львович все верно сказал. О погружении в образ я также забочусь заранее. Чем ближе спектакль, тем больше я думаю о своем персонаже, прекращаю вести любые праздные беседы, убираю телефонный аппарат подальше, потому что любой звонок, любая информация может отвлечь, выбить из правильного настроя и концентрации. А выходить на сцену с посторонними мыслями в голове — это заведомый провал и личный, и спектакля в целом.
Евгений НИКОЛАЕВ
фото: телеканал "Россия", пресс-служба театра им. Ленсовета
