Павел Попов: я впервые для роли отрастил усы и научился курить
Павел Попов — артист многогранный, тонкий и очень талантливый. Кинокритики сходятся во мнении, что его творческая палитра разнообразна, а актерский диапазон необычайно широк. В театре он играет исключительно роли положительных героев, а вот в кино чаще всего приглашают на роли обаятельных мерзавцев. Вот и в масштабном историческом сериале «Столыпин», созданном для платформы «Смотрим» и телеканала «Россия» при участии ИРИ, премьера которого состоится в ноябре 2024 года, авторы вновь увидели Павла в образе закоренелого террориста Михаила Соколова. Почему так происходит, на какие жертвы пришлось пойти ему ради этой роли и как он воспринимает свое отцовство — в эксклюзивном интервью актера «ТН».
— Проект «Столыпин» — масштабный во всех отношениях. Вы изначально пробовались на роль Михаила Соколова? Ведь портретного сходства у вас нет.
— Про Михаила Соколова мало что известно. Да, есть, по-моему, единственный черно-белый портрет, и, глядя на него, никогда не подумаешь, что этот человек террорист. Впрочем, ничего удивительного. Мы же знаем многих известных злодеев и душегубов, которые наследили в истории, про которых можно сказать: «о них-то точно и не подумаешь». Меня сразу позвали на роль Соколова.
— Без проб?
— С пробами, конечно. Я имею в виду, что я не пробовался на другую роль. На пробах была большая сцена — монолог вербовки персонажа Юры Насонова. Режиссер пробовал много разных вариантов и в конечном итоге ему понравился мой — отвязный, яркий и в каком-то смысле даже театральный образ. Без ложной скромности скажу, что очень яркая проба была. Алексей Андрианов пытался потом и на съемочной площадке добиться того же самого эффекта. Причем это была не совсем тонкая работа, а очень яркие, широкие мазки по всему эмоциональному спектру персонажа: если эмоция, то она открытая, если он недоволен, то он орет, как оглашенный. У него же была подпольная кличка Медведь, вот и я зацепился за этот образ.
— Прозвища же даром не даются.
— Да, на пробах аллюзия на это животное всем понравилась. Образ закрепился, и на нем и строился характер и манеры моего персонажа. Получилось, на мой взгляд, очень ярко и динамично.
— Ваш герой резко отрицательный персонаж. У вас была внутренняя творческая задача как-то оправдать поступки Соколова?
— Конечно! Это моя работа. Безусловно, его должно быть жалко. И в финале это происходит, потому что зрителю открывается его настоящая мотивация — ущербная и жалкая. Он просто потратил свою жизнь на месть, отстаивание заблуждений — ложных и самоубийственных. По сути, он и не жил толком. В сценарии все это закономерно и ладно складывается в трагический сюжет его короткой жизни. Там есть такой момент, знаменитая реальная история со Столыпиным, когда он был еще саратовским губернатором. На него уже тогда несколько раз покушались, и один из террористов подбежал к нему и наставил пистолет. Столыпин спокойно снял пальто, кинул ему на руку и сказал: «Отнеси». Мужественно взглянув в глаза смерти, он принизил значимость события для истории и нападавшего, как личности. Террорист тогда растерялся, не смог выстрелить и просто убежал. В нашем сценарии мы сделали реконструкцию этого эпизода. Глядя на него, многое становится понятным: получив мощный удар по самолюбию, Соколов на протяжении всей своей оставшейся жизни пытается отомстить за свой стыд и унижение Столыпину, закрыть свой гештальт.
— Глубоко копнули. Хотелось бы узнать ваше отношение к Столыпину и событиям на Аптекарском острове.
— Столыпин — несомненно, масштабная государственная фигура, мощный реформатор и волевой человек. Слышал мнение, что, если бы он остался жив, возможно, это предотвратило революцию 1917 года и российская история пошла бы другим путем. Конечно, это только предположение, но ему довелось жить в неспокойное время: бунты, насилие, сломка эпох — это всегда очень страшно и фатально для таких личностей. Во время теракта на Аптекарском острове Столыпин чудом спасся, но пострадала его дочка очень сильно. Возможно, поэтому он ожесточился и вскоре ввел ускоренные военно-полевые суды над террористами: следствие проходило за два дня, на третий выносили приговор. Надо отметить, что, несмотря на разгул террора, по статистике процент смертных приговоров не был таким большим — массовых репрессий не было. Многих террористов отправляли в ссылку, заменяли смерть каторжными работами.
— А еще был период в истории нашей страны, когда именами террористов Халтурина, Засулич, Желябова, Каракозова назывались улицы в городах, даже Наташин парк в вашей родной Рязани назван в честь Натальи Климовой, чей персонаж появился и в «Столыпине».
— Интересно, я даже не знал об этом. (Улыбается.)
— Не было у вас когнитивного диссонанса, когда все вдруг поменялось на 180 градусов?
— Как известно, историю пишут победители, поэтому какая была история — такие и герои. Но, с моей точки зрения, роль Столыпина в российской истории сложно переоценить, даже в советский период ему отводили особое место в летописях. Когда готовился к роли, я много читал о том времени. Я понимал, что Столыпин взял на себя огромную ответственность, фактически поставил на кон свою жизнь, когда занял эту «расстрельную» должность. Мне импонирует, когда люди берут на себя большую ответственность. Считаю это правильными и логичными поступками для мужчин. Тем более в условиях, когда все реформы Столыпина казались непопулярными, и Госдума, и пресса — все были против.
— Приходилось доказывать делами, что курс, выбранный государством, правильный.
— Да, выйти и начать выступать в той Думе — это же было особое испытание. Он что-то говорит, а ему кричат: «Иди ты!..». Его мужество и воля не могут не восхищать. Так же, как его великолепное ораторское искусство. На его речи, говорят, специально ходили просто послушать, как в театр. Помните его знаменитое: «Дайте двадцать лет государству покоя, и вы не узнаете Россию» — очень сильные слова.
— Известно, что в группе Соколова было очень много выходцев из Рязанской губернии. Режиссеры, продюсеры не подшучивали над вами: кто, кроме вас, лучше сыграет рязанских террористов?
— Нет, это, видимо, просто совпадение. (Улыбается.) Не было приколов, и, я думаю, никто изначально не планировал на пробах утвердить на роль актера именно из Рязани.
— У вас это первый исторический проект, погружение в эпоху, как принято сейчас называть, костюмный фильм, а вам исторический костюм не достался. Не обидно?
— Почему не достался? Был и такой эпизод. Там есть момент, когда Соколов получает деньги и тратит их на новую квартиру, драгоценности, дорогой костюм. Для него это важный психологический момент, когда он наедине причисляет себя к элите общества — к тем людям, с которыми он ведет непримиримый смертельный бой.
— Какие у вас ощущения от участия в историческом проекте? Он чем-то отличается в плане подготовки и работы от обычных?
— Какой-то особенной специфики в подготовке не было, но были моменты, когда надо было глубже погрузиться в процесс. Например, мой герой по сценарию много курит, причем папиросы без фильтра. Был момент, когда на съемках где-то на неделю мы засели в нашем так называемом штабе. Неделю подряд мы снимали сцены, как Соколов организует, вербует людей, чтобы осуществить планы покушения. Там на съемочной площадке постоянно стоял табачный смог — хоть топор вешай.
— А вы же не курите?
— Я не курю, поэтому страдал безумно. Я специально учился курить, ведь начинающих курильщиков в кадре видно сразу. Старался делать это как-то по-особенному, чтобы у моего персонажа это выглядело «вкусно». Надо отдать должное нашим художникам: все декорации и костюмы были восстановлены в соответствии с тем временем. Приходишь в павильон и ощущаешь, что попал в машину времени. Исторические — это особенные проекты, но мне немного подфартило, что я смог сам создать себе образ. Я цеплялся за какие-то детали и давал свою актерскую интерпретацию. А вот Александру Устюгову не так повезло — про Столыпина же очень хорошо все известно. На мой взгляд, он сыграл просто блестяще! Но, возможно, найдутся скептики, которые скажут: «Этот вообще не похож».
— Вы как-то в качестве примера для подражания привели систему подготовки, как вживаются в роль другие ваши голливудские коллеги Дэниел Дэй-Льюис, Хит Леджер. Вы для себя лично выработали какую-то схему?
— У меня как таковой схемы нет до сих пор. Но я обязательно должен выучить весь сценарий до съемок. Когда вхожу в проект, я уже все знаю. Все свои реплики — наизусть! Могу в любой день любую сцену сыграть. Еще я люблю всю свою роль по возможности переписывать в тетрадь.
— У Игоря Костолевского переняли?
— Да. Когда мы снимались в «Серебряном волке», я изумлялся, что у него всегда под рукой был лист А4 с выписанными сценами. Учитывая объем, который у нас был в проекте, Игорь Матвеевич, наверное, вообще не спал, а только занимался своей ролью.
— Возможно, он задействовал так называемую механическую память? Когда человек пишет, он лучше запоминает.
— Когда переписываешь от руки, у тебя больше времени, чтобы подумать о роли. Пишешь текст в тетрадь и параллельно вдумываешься в слова, анализируешь свои мысли о своем персонаже, сюжете.
— До сих пор так делаете?
— Увы! В какой-то момент я понял, что на это тратится очень много времени, особенно если у тебя большая главная роль. Сейчас это просто непозволительно, учитывая, что у меня семья и маленький ребенок. Я не могу себе позволить, как раньше, сидеть и часами переписывать сценарий. Сейчас я стал просто учить по порядку все свои сцены. Когда учишь, происходит то же самое, ты начинаешь потихоньку каждую сцену «разминать» перед съемками, вникаешь в характер персонажа, появляются мысли про его внешний вид, манеру речи, повадки, пластику героя. Еще мне очень нравится детально заниматься костюмом моего персонажа. Костюм для меня очень важен для вхождения в образ. Это же как надевать чужую кожу. Всегда стараюсь еще чем-то его дополнить. С историческим проектом понятно, я не могу пойти купить исторический костюм, да это и не нужно. Но, вот например, кольцо или часы — эти аксессуары тоже важные триггеры для образа.
— Усы Соколову придумали и отрастили тоже для образа?
— Я не планировал, но пришлось. На пробах мне наклеили усы, и я понял, что это безумно неудобно. Сковывается мимика, ты не можешь улыбаться, широко открыть рот, громко кричать. В одной сцене мне подклеили еще и бородку — и это вообще было невыносимо. Сцена очень динамичная, я там кричу, выражаю эмоции, а после каждого дубля гримеры подходят и подклеивают. И я тогда понял, что не хочу отвлекаться и думать, как там мои усы, хочу делать свою работу по-максимуму. Если нужно подклеивать — пожалуйста, но в кадре себя ограничивать я не хочу. Помучился и потом сказал, что отращу свои усы. Гримеры были только рады, что им не придется заниматься лишней работой.
— После съемок не захотели их оставлять?
— Сразу же сбрил, так как начались съемки в других проектах. Так что «Столыпин» запомнился еще и тем, что я впервые для роли отрастил усы. (Улыбается.) Даже сделал фотосессию с усами, чтобы запечатлеть этот момент.
— Важный момент для актера — это своевременно выйти из роли. Понятно, что пришлось сделать детокс от никотина. А эмоционально потребовалось время, чтобы выйти из образа Соколова?
— Мне не требуется искать какой-то специальный выход из образа. Щукинская школа подразумевает сохранение некоего расстояния между персонажем и актером. Существует же две школы — Станиславского, которая заставляет тебя вживаться в роль, чтобы твой персонаж — это был ты. И Вахтанговская — когда между персонажем и актером огромное пространство, в которое нужно внести свое отношение к роли и к времени, в котором все происходит. Самый известный спектакль в Театре Вахтангова — «Принцесса Турандот», и там совершенно другой театр, чем, допустим, во МХАТе. Я воспитанник вахтанговской школы, учился в Щукинском институте, а нас там учат при работе над ролью сохранять голову, рассудок, юмор. Не надо сходить с ума — это всего лишь профессия, актеры — ремесленники, поэтому у меня нет «отходняка». Иногда ты так заразительно делаешь свой персонаж, что в другом материале переносишь повадки, голос, пластику в другой персонаж, а так делать нельзя.
— А если просят? Ведь сейчас проекты — больше про типажи, чем про работу актера.
— Работа заключается в том, чтобы в роли «растянуть» личностный спектр своего героя как можно больше, даже если это отрицательные персонажи, все равно надо тянуть, потому что все люди разные. Твоя задача — как можно шире все показать и рассказать о своем персонаже.
— Заметил, что в кино у вас роли с отрицательной харизмой, людей с двойным дном, при том, что у вас яркий типаж положительного героя. Да и в театре у вас в основном положительные роли. С чем это связано?
— Увы! У меня нет ответа на этот вопрос. Сам не понимаю, как так происходит. Но сейчас у нас в кино появился тренд, что сценарии становятся все больше приближенными к жизни. В жизни же нет монолитно положительных или отрицательных персонажей, человек многогранен. Меня успокаивает, что в кино есть устоявшийся стереотип, и я его подтверждаю, что мерзавцев легче играть, чем положительных героев. У тебя появляется так называемая арка событий. Да и разрушение личности всегда интереснее играть, нежели положительное существование в кадре.
— Вы востребованный актер и в театре, и в кино, у вас проект за проектом, большие интересные роли. Не возникает ли эмоциональной усталости от такой нагрузки, когда хочется отдохнуть?
— У всех актеров, я не сомневаюсь в этом, есть такое: как только пропадает работа, все начинают нервничать: «Работы никогда не будет, я никому не нужен…» и так далее, потому что у нас очень зависимая профессия. Конечно, когда неожиданно возникает незапланированная пауза в работе, появляется лишнее свободное время, у меня тоже такие рефлексии появляются, я не исключение. Но у меня рядом мудрая жена, она говорит: «Успокойся, все будет, просто дай себе возможность выдохнуть и насладись моментом». Но мне, если честно, сложно дается этот простой. Единственный раз у меня было желание отдохнуть, когда мы выпустили «Войну и мир» в театре. Это сложно сравнить с чем-то — было просто абсолютное счастье. Мы проделали огромную работу, выпустили мощный спектакль, который был хорошо принят зрителями! Вот тогда мне единственный раз хотелось подольше задержаться в состоянии эйфории.
— У нас была взаимность, я всегда считал ее самой красивой на курсе, говорил ей об этом. Она меня всегда считала самым талантливым
— Вы с супругой вместе с института. Почему выбрали ее?
— У нас все началось совершенно непринужденно, на отрывке, на репетициях. Закрутилось, и с тех пор не отпускает.
— У вас сразу была взаимность или пришлось ее добиваться?
— У нас была взаимность, я всегда считал ее самой красивой на курсе, говорил ей об этом. Она меня всегда считала самым талантливым. Наверное, все срослось. Мне сложно описать нашу формулу счастья. Просто это мой человек! Говорить о том, что она хозяйственная? Но у нее же еще целый букет достоинств, не хочется что-то выделять. Наверное, в этом любовь и заключается, когда любишь даже какие-то недостатки. Наше чувство сложно облачать в какие-то простые слова, сразу теряется общий смысл. Этот человек мне очень важен в жизни. Это моя опора и мой человек во всех смыслах.
— Она не только ваша жена, но и актриса. Есть разные мнения о творческих союзах: они и помогают, и мешают взаимоотношениям. Какие преимущества творческих союзов в вашей семье?
— Лена в нужный момент всегда мне может посоветовать. Из-за того, что мы с ней хорошо разбираемся в профессии, мы можем спокойно обсуждать все, что происходит у нас в индустрии. Мы советуемся друг с другом, обсуждаем, помогаем друг другу записывать самопробы, если нужно что-то подсказывать по поводу работы, образа. Я не вижу минусов. Мне кажется, что в этом плане у нас плюсы.
— Есть какие-то темы, по которым вы спорите? Как в этих случаях находите консенсус?
— Безусловно, и тут надо понимать, что все люди разные. У меня своя точка зрения, я могу более философски относиться к каким-то вещам, Лена более чувствительна к справедливости и у нее больше конкретики. Она более земная, ей важно чувствовать почву под ногами. Я же могу оправдать то, что с ее точки зрения невозможно оправдывать.
— У вас нынешним летом родился сын. Как прошли первые месяцы отцовства?
— Это волшебно! Целый спектр новых ощущений — от растерянности, когда непонятно, что и как делать, до абсолютного счастья, когда ребенок тебе улыбается. Это сразу нивелирует все наши мучения, все сразу оправдано. Этот спектр от дикой усталости до наполнения энергией — просто феноменален!
— Вы сами справляетесь или вам помогает кто?
— Нам помогают родители, но мы в большей степени сами справляемся. Моя мама в Москве сейчас работает, а Ленина мама — в Белгороде. Если есть возможность не дергать мам, мы стараемся этого не делать. Но иногда они приезжают.
— На ваше увлечение живописью времени уже не остается?
— Было свободное время, когда пандемический карантин был. Я что-то мазюкал, и это у меня в квартире сейчас висит. Думаю, пока на этом и остановлюсь. Живопись требует специального пространства — все же в доме сразу в краске. (Улыбается.) И, конечно же, свободного времени, которого сейчас острый дефицит.
Евгений НИКОЛАЕВ
фото телеканала "Росся"
