Сергей Юшкевич: смена в 12 часов — это победа продюсеров, а артисты загибаются
Яркий и востребованный актер театра и кино находится на пике зрительской популярности. Редкий теледень проходит без показа картин с его участием. Многогранность таланта Сергея Юшкевича позволяет воплощать на экране разные образы и во всех быть убедительным. В новом сезоне самого долгоиграющего российского сериала «Тайны следствия», показ которого идет на телеканале «Россия» у него была непростая задача — с ходу вписаться в десятилетиями сложившийся актерский ансамбль и стать главной фигурой в сериале. Как удалось решить эту непростую задачу, какие тайны и следствия были в его собственной жизни и карьере — в эксклюзивном интервью актера «ТН».
— В новом сезоне самого долгоиграющего российского сериала большая кадровая революция. Ваш герой пришел на место бессменного руководителя, отца родного всего управления — полковника Ковина, да еще и перешел дорогу главной звезде Маше Швецовой. Получается, попал ваш Горчаков как «кур в ощип»?
— Мы еще повоюем. (Улыбается.) Но у меня во время съемок не было ощущения, что мой персонаж так уж сильно перешел дорогу Швецовой, что она горела желанием занять этот пост. Да и Ковин далеко от следствия пока не ушел, будет и на пенсии помогать нам в раскрытии преступлений. Он как был наставником и учителем Швецовой, так и останется. А я просто ее новый начальник по службе. Но сюжетная драматургия, безусловно, перспективная. Горчаков сам по себе человек достаточно деликатный и в чужой монастырь со своим уставом не пришел, но он человек со своими принципами. Да, иногда где-то у нас «поскрипывало», но в целом мы с новыми киноколлегами быстро нашли общий язык.
— Не было внутреннего напряжения в управлении после прихода Горчакова?
— Нет, по крайней мере, пока. Возможно, там же уже что-то пишется на следующий сезон. Думаю, было бы неплохо, если появится у наших героев межличностное противостояние, немножко «поднялась температура», потому что пока все в отделе по-домашнему, в тапочках и теплых носочках.
— Но, как говорится, мягко стелют — жестко спать.
— Да, хотелось бы, чтобы появились какие-то новые сюжетные виражи со стороны моего персонажа или по отношению к моему персонажу от старожилов этой истории. Чтобы сценаристы немножко вспенили сюжет, чтобы он не зарастал ряской.
— Вы сами этот сериал раньше смотрели?
— Целенаправленно не смотрел. Но иногда я мог оказаться у телевизора, когда шел его показ, так что общее представление о нем у меня было. Такие долгоиграющие штучки не смотрю в принципе — ни наши, ни американские, никакие. Как только вижу несколько сезонов по 10 серий — сразу нет. Думаю про себя: я вам столько своего времени не отдам. (Улыбается.) Но перед тем, как поехать на первую смену, я, конечно, посмотрел серии из нескольких сезонов, чтобы разобраться во всем.
— Вас сразу пригласили на эту роль или были ли другие кандидаты?
— Таких подробностей не знаю, но режиссера Максима Демченко люблю и уважаю как человека и большого профессионала. Он тонко чувствующий, ищущий и откликающийся, мне это импонирует. Мы с ним снимали предыдущий проект «Круги на воде», тоже скоро должен выйти на «России». И на этом проекте Максим осторожно прозондировал почву, спросил у меня, не хотел бы я в «Тайны следствия». Я ответил: «К тебе пойду, только не злодеем. Если что-то человеческое будет, я согласен». Примерно через месяц он мне сказал: «У нас сложилась ситуация, что главного героя хотят отправить на пенсию. Ты пошел бы в начальники Швецовой?» Но, согласитесь, это же еще интересней! Кто может отказаться быть начальником Ани Ковальчук и Оли Павловец — двух наших прекрасных талантливых актрис. Шапка, конечно, тяжела после Ковина, но я старался.
— У вас и в жизни была схожая ситуация, когда ваш «Современник» после смерти Галины Волчек возглавил Виктор Рыжаков. И сейчас, когда пришел новый худрук — Владимир Машков. Как вы эти ситуации воспринимали, находясь внутри коллектива?
— С большим интересом. Просто кто-то потом оправдывал этот интерес, а кто-то — нет. Например, Рыжаков не оправдал. Его как подменили, и он стал делать вещи, которые были абсолютно не свойственнынашему театру и даже вредны.
— Пошел на слом традиций «Современника»?
— Была такая попытка. У нас в спектаклях вдруг появились герои нетрадиционной ориентации, стали заводиться какие-то провокационные этические интерпретации. Ничего подобного в театре никогда не было. Потом возникла эта странная видеодискуссия: нужно ли отмечать 9 Мая в нашей стране? Шок! Я ему тогда сказал: «А вы в курсе, с чего вообще театр «Современник» начинался? Со спектакля Виктора Розова «Вечно живые». Поэтому устраивать подобные эксперименты в театре со славной 70-летней историей никто вам не позволит, и на эту тему дискутировать не будет». Он не послушал, кое-как подбил молодых артистов на это, и они подискутировали на камеру. И потом нас театралы просто заплевали, забросали гнилыми помидорами. И, я вам скажу, правильно сделали! Пришлось это позорное непотребство из соцсетей «Современника» спешно удалить. Рыжаков, конечно, сделал это из страха, но слово — не воробей, выводы сделали. Это было очень мерзко. Я уверен, с Владимиром Львовичем ничего подобного в нашем театре даже близко не будет. Он человек абсолютно корневой, любит и чтит театральные традиции. Сам окончил школу-студию МХАТ, много времени провел рядом с Олегом Павловичем Табаковым, с Галиной Борисовной, впитал их философию, их понимание театра. А Рыжаков всегда был чужим и, собственно, таким и остался. Стремился в угоду конъюнктуре и своему честолюбию переписать историю театра. И я рад, что мы не дали ему этого сделать.
— Владимир Машков уже наладил работу в театре?
— Он сейчас прилагает максимум усилий к текущему репертуару, который был сделан задолго до него, чтобы его укрепить, усилить, сделать ярче. Он не спешит и не стремится ставить какие-то новые спектакли, от чего-то отказаться. Наоборот, максимально старается сделать лучше, что уже есть в театре, сильным и жизнеспособным. Сам проводит репетиции спектаклей, которые поставила Галина Борисовна, — те же «Три товарища». Вкладывает в театр максимум своего творческого, мужского, человеческого.
— Он говорил, как будут развиваться оба его театра?
— Он говорил, что, возможно, будет некое сотрудничество, но это точно не ближайшая перспектива. Возможно, позже артисты «Современника» смогут участвовать в проектах театра Табакова и наоборот. Но для этого должны появиться новые проекты, которые будут к этому располагать. Думаю, здравые и рациональные идеи такого взаимодействия им вынашиваются. Там интересная труппа, и у нас прекрасные артисты, поэтому почему бы нам вместе не взаимообогатиться творчески. Я считаю, такое сотрудничество — это честь и для них, и для нас.
— Вы сами к тенденции объединения театральных площадок как относитесь?
— К нашей — лояльней всего. Потому что «Табакерка» и «Современник» — мы из одного рода-племени, одной группы крови. Мы принадлежали, по большому счету, к одному театральному направлению, просто это были две ветви. В этом смысле Владимиру Львовичу в сто раз легче, чем другим худрукам, у которых теперь по два театра. У меня больше вопросов к Театру сатиры и Театру Армена Джигарханяна, а еще больше к Театру Виктюка и Театру на Малой Бронной. Это же просто разные планеты! Вот как их можно было объединять? Каким образом находить рычаги взаимодействия? Я лично ума не приложу. Думаю, что один из театров может вскоре потерять свое лицо и зрителя.
— С Владимиром Машковым вы давно знакомы, вместе снимались в «Олигархе». В каких отношениях вы с ним сейчас?
— Отношения рабочие, взаимоуважительные. Была пара разговоров, нормальных человеческих таких. Обсуждали проблемы, перспективы театра. Все вроде у нас пока по-доброму и доверительно.
— Сергея Гармаша, который с обидой покинул «Современник», не планируется возвращать?
— Надеюсь, что нет. У меня однозначное отношение к предателям — им не место в театре. Гармаш бросил театр в трудную минуту, это не прощается. Он был одним из старейших актеров театра, и после такого потрясения — смерти Галины Борисовны, которая сделала из него большого артиста, просто обязан был остаться. Хотя бы для того, чтобы своим статусом и авторитетом противодействовать сомнительным новациям Рыжакова. Но он все бросил, развернулся и ушел. И с его уходом закрылось пять спектаклей из репертуара «Современника», в которых он был задействован. Это была катастрофа, мы не знали, что делать, как выходить из положения.
— А если сам попросится? Говорят, повинную голову меч не сечет.
— Надеюсь, он сам себе не позволит вернуться в «Современник». Это невозможно! В актерской труппе, как нигде, важны взаимное уважение, любовь и доверие друг к другу. С человеком, который тебе несимпатичен, сложно выстроить какие-то глубокие взаимосвязи на сцене. Так что очень надеюсь, что Гармаш не вернется. Театр такие поступки не прощает. Да, Лена Яковлева в свое время уходила, а потом вернулась. Но, на моей памяти, это был единственный случай, когда Галина Борисовна в порядке исключения изменила своим принципам, так как очень ее любила. Но она потом все равно ушла. Не буду осуждать всех ушедших, но, как говорится, уходя уходи. Я же когда-то тоже ушел из Театра Маяковского, проработав там шесть лет. Сейчас даже не представляю, как я могу вернуться туда назад.
— Но вы же хорошо ушли, Гончаров вас благословил, оставил в репертуаре все ваши спектакли.
— Да, у меня с прежним руководством остались хорошие отношения. Я доигрывал в Театре Маяковского все свои спектакли. Но все равно я не представляю, как мне туда вернуться.
— У вас сейчас особый статус — корифея «Современника», хранителя традиций. Молодежь смотрит на вас, как на опору. Они приходят к вам за советом за поддержкой?
— Я не чувствую какого-то особого статуса. Просто я давно живу на свете. И в театре мы просто коллеги, просто люди. Носом кверху ходит то, что налипло в профессию. В «Современнике» всегда была простая домашняя атмосфера. Среди нас нет звезд, все мы — одного поля ягоды. Когда у молодого артиста есть необходимость пообщаться, я еще ни одному не отказал. Ребята все талантливые, хорошо репетируют, не так давно вот обновили состав «Трех товарищей».
— Как происходит смена поколений в театре? Когда вашего молодого коллегу Александра Хованского перевели на вашу звездную роль Отто Кестера в «Трех товарищах» не было обидно?
— Если честно, это была моя инициатива. Еще при жизни Галины Борисовны я позвонил ей домой и попросил, чтобы Сашу Хованского перевели на Отто Кестера. На что она мне сказала: «Серега, это твоя золотая роль. Только через мой труп». Увы, слова оказались пророческими. Когда Галина Борисовна ушла из жизни, я вновь позвонил завтруппой театра Оле Солодовниковой и сказал: «Оля, срочно Сашу Хованского на Отто, а я буду играть Валентина». Это был мой осознанный выбор, и я рад, что она ко мне прислушалась, спектакль от этого только выиграл.
— Почему вы так обеспокоились судьбой Хованского?
— Я давно за ним слежу, он очень талантливый. Ходил к Саше на «Вишневый сад», где он играл Петю Трофимова. Играл так гениально, что я был заворожен. Он и в «Бесах» у Вайды потрясающе играл Верховенского-младшего. Помню, Саша единственный из всех на первой репетиции знал весь текст своего персонажа. У Вайды дар речи пропал! Он просто обалдел! Настолько Саша подготовился к этой роли и прекрасно ее сыграл.
— Вы и режиссера Гульназ Балпеисову за руку привели в театр, чтобы она поставила прекрасный спектакль «Случайные встречи» по текстам Бунина. Получается, вы архитектор «Современника»?
— Даже в мыслях не претендую на это. Просто надо помогать и подтягивать талантытех, кого любишь, кому доверяешь. Я это делаю исключительно в интересах театра, моего личного резона здесь нет. «Современник» — театр с именем и многолетней историей, поэтому чрезвычайно важно сохранить преемственность и то, что выстроено до нас. Развалить — много ума ведь не надо. Несколько сомнительных экспериментов, провокационных работ и все, люди забудут дорогу в театр на Чистых прудах.
— Вы для себя спектакли делите на главные и не очень?
— Все спектакли у меня разные. В чем-то ты добираешь одно в профессии, где-то — другое. Вот в «Мнимом больном» в Театре Вахтанговау меня небольшая роль, но я с удовольствием ее играю, потому что люблю этот театр, очень уважаю Сережу Маковецкого. Для меня честь выходить на эту сцену, да еще в компании таких выдающихся артистов. В этом спектакле мои профессиональные амбиции немножко занижены, но я понимаю, зачем мне это нужно. А есть спектакли, где на разрыв аорты, если не ты, то больше никто. Сейчас вот выпустили «Мещан» по Горькому.
— Если бы театр приносил сопоставимый доход, кино было бы вам интересно как площадка для реализации?
— Да, на сегодняшний день кино для меня ценно помимо зарплаты. Там ты встречаешь партнеров, фантастических артистов из других театров — МХАТа, Вахтангова, «Сатирикона».
— А вы же собирались в «Сатирикон» после окончания Щуки?
— Был такой вариант. Я в 1993 году получил предложение от самого Константина Аркадьевича Райкина. У меня даже записки остались, которые он оставлял в театральном училище, с его номерами телефонов. Он предложил мне главную роль в своем спектакле. Но я уже репетировал в Театре Маяковского и пошел за своим педагогом Николаем Николаевичем Волковым — любимым артистом Эфроса, кстати. Если бы хорошо платили в театре, то кино у меня было бы, может, не в таких количествах. У меня на сегодняшний день 211 картин. А так я бы выбирал материал соответствующий и близкий по качеству и серьезности к театру. Меня забавляет, когда я прихожу на съемочную площадку и спрашивают: ну как вам сценарий? Думаю: ребята, ну давайте как-то скромнее, что ли. Мы в театре работаем с лучшей на планете литературой — Мольер, Шекспир, Гоголь, Чехов, Достоевский... Ну что вы сегодня можете такого написать в сценарии к фильму? Разве что: в кадре труп и рядом несколько человек в форме. Ну угомонитесь, право слово! Несите уже поскорее свой труп и давайте играть, а не рассматривать в микроскоп литературные достоинства сценария.
— На ваш взгляд, когда произошел этот фатальный переход, когда режиссерское кино стало продюсерским? Государство ведь, как давало деньги на фильмы, так и дает.
— В 1995 году я был на Кинотавре, там проводился круглый стол, где собралось много продюсеров. Они бурно обсуждали стратегию развития киноидустрии. Вот там были сделаны первые шаги на пути, по которому мы идем уже почти тридцать лет. Они тогда решили упразднить актерские профсоюзы, договорились о введении для артистов 12-часового рабочего дня и все права по прокату фильмов подгребли под себя. Фактически тихо и задешево приватизировали отечественную киноиндустрию и переделали под себя. Вот тогда и началось то самое продюсерское кино, которое год от года только разрастается, как метастазы. Количество киномусора, произведенного за эти годы, просто ужасает. Причем и на плохих, и на хороших проектах продюсеры очень хорошо зарабатывают, а значит, это будет продолжаться еще долго. Вот что ужасно!
— Как у букмекеров: выиграл ты или проиграл, они всегда в выигрыше.
— Точно! И 12-часовой рабочий день — это просто аморально. Я уже тысячу раз замечал: как только прошел восьмой час — жди проблем на съемках. Оператор спотыкается на ровном месте, артисты забывают самые простые слова, реквизиторы ставят в кадр не тот реквизит, костюмеры косячат, в общем, начинается полный бардак. И это все ведь не случайно! Когда-то умные люди из науки вывели оптимальную продолжительность рабочего дня для плодотворной качественной работы — это восемь часов. Если идет переработка, то организм у всех людей на планете начинает давать сбой. Но продюсерам плевать на это, потому что дело касается больших денег. Смена в 12 часов — это для них такая победа! Такое счастье! Артисты загибаются на съемках так, что мама не горюй. Мы даже не знаем статистику, сколько из них ушли на тот свет из-за такого концлагерного режима работы. Потом говорят: «Заснул и не проснулся». А если вспомнить, что у артиста семь смен по 12 часов было подряд, да прибавить еще два часа до работы и два часа после — это уже 16 часов. Если в этом режиме поработать недельку-другую, то понятно, почему тот же Андрюша Краско заснул и не проснулся. Или Алексей Смирнов вышел на второй дубль, а у него остановилось сердце. Так нельзя людей загонять! Это преступно! А они это делают изо дня в день.
— Почему до сих пор нет профсоюза актеров?
— Что-то пытались сделать Миша Пореченков, Марат Башаров, Игорь Петренко, но их очень быстро заткнули. У продюсеров и юристы, и лоббисты влиятельные. Изменить ситуацию твердой рукой может только государственная власть. Когда те, кто распределяет госсредста на кино, поймут, что происходит и почему у нас производится столько киномусора за баснословные деньги, тогда, возможно, начнутся какие-то изменения, которым продюсеры не смогут противодействовать.
— Но пока всех все устраивает?
— Видимо, да. Артисты — люди подневольные, они разобщены и не могут изменить эту ситуацию. У продюсеров ресурсы и влияние во властных кругах не сопоставимы с нашим.
— Но сила и у актеров есть, это показала голливудская забастовка.
— Там забастовку организовал и проводил актерский профсоюз, а у нас его нет. Мои коллеги за границей удивляются, что у меня 200 картин, но до сих пор нет ни пентхауса, ни виллы с бассейном. Мы с семьей всегда скромно жили. Все, что зарабатываем, в ближайшие месяцы просто проедаем. А нам по закону за прокат или показ по телевизору фильма с нашим участием должны что-то платить. Но отчислений, как не было, так и нет. Чтобы получить даже эти копейки надо пройти такой долгий путь бюрократических мытарств унижений, что просто руки опускаются этим заниматься. Я иногда подсчитываю, сколько картин с моим участием показывают, рекорд был — 11 фильмов за неделю, в среднем 20-40 фильмов в месяц. Но все, что «капает» с этих показов, оседает в карманах других людей, потому что правовая защита у актеров нулевая. Уверен, что продюсеры все подмяли под себя и собирают дивиденды за все прокаты картины. Они добились своего и теперь жируют, а актеры вынуждены ходить с протянутой рукой по кабинетам. Такого нигде нет в мире, и у нас не должно быть!
— Создание актерских профсоюзов поможет?
— Думаю, и это полумера. Регулированием авторских прав, контролем за всей киноиндустрией должно заниматься государство, как это было в СССР. И мы помним результат: большинство советских фильмов — настоящие шедевры, которые проверены временем. Их можно пересматривать бесконечно, и они всегда будут актуальными. А сегодня 90 процентов проектов нельзя даже один раз посмотреть, а пересмотреть — у многих даже мыслей таких нет. Мне лично надо сильно напрячься, чтобы назвать хотя бы пару-тройку сегодняшних картин, сопоставимых с советским «золотым фондом».
— Чувствуется, что наболело у вас.
— Наболело — не то слово. Особенно омерзительно, когда берут эти шедевры, которых в советское время было сделано много, и начинают переснимать с постными лицами нынешних «звезд», со скверными адаптациями сценариев. Визуально картинка красивая получается — это да. Но где там видна режиссерская мысль? Показана суть происходящего, чтобы я доверял людям, которые в кадре? Я, как зритель, вижу только фальш, халтуру и желание срубить легкие деньги. А ведь многих из этих «звезд» ваши коллеги причисляют к когорте лучших в нашей профессии, а меня от их работы просто тошнит. Невозможно никого даже рядом поставить с Ульяновым, Янковским, Борисовым, Лебедевым, Юрским. Это просто абсурд! Носамое возмутительное, что многие из них про себя такое думают, называют гениями себя и легендами. Сами себя! Только вдумайтесь.
— Это вы риторику Никиты Кологривого вспоминаете?
— Нет, я говорю про более старших и амбициозных коллег. Никита просто еще молодой, глупый, немного подорванный. Видно, что не без таланта, но такие, как правило, быстро спотыкаются в профессии и исчезают с экранов навсегда. А вот слышать такое от зрелых артистов — просто выше моего понимания. Во мне сразу просыпается монстр. После этих фраз, я считаю, артист просто теряет моральное право называть себя адекватным человеком. Но сегодня все такие выдержанные, толерантные, такие дýшки. Я бы с этим тоже заканчивал.
— Пора в кинематограф вводить комиссаров «в пыльных шлемах» и с маузерами?
— Да, и в черных плащах. Помните, как маршал Победы Георгий Жуков боролся с преступностью в Одессе? Он в считанные дни решил проблему, которую годами не могли решить. Провел ночь черных плащей, и все! Одесса засияла чистым светом!
— А вы только советские фильмы смотрите?
— Просмотр фильмов, признаюсь — это мое любимое хобби, без которого я не мог бы прожить и дня. У меня большая коллекция лучших фильмов нашей планеты, которые западают мне в душу. Но там только избранные фильмы, а не все подряд. Например, Бергман снял свыше сорока фильмов. Я видел все, но в моей личной коллекции только 19 картин. Там и семь картин Феллини, но видел я у него все. То же самое и с картинами Микеланджело Антониони, Лучо Фульчи, Стивена Спилберга, Педро Кошты — большой ряд имен. Если мне понравилась хотя бы одна картина у режиссера, я смотрю все его картины. Некоторые из них меня долго и сильно мучают. Есть такой режиссер Делберт Манн, он наснимал больше шестидесяти фильмов, но оказалось, что «Женщины в мехах» — это единственная картина, которая мне нравится из 63. Было утомительно это все смотреть, но мне важно было это сделать. Есть много режиссеров, которые очень плодовиты, но видно, что они тоже часто работали просто «за покушать». Поэтому я смотрю все кино: вьетнамское, лаосское, чилийское, бразильское, немецкое, французское.
— Ой-ой! Так все серьезно?
— У меня огромная коллекция. Можете смело обращаться. (Улыбается.) У меня там все по папкам сложено, каждый фильм на отдельном диске. Но предупреждаю, что мой список субъективный, там только то, что нравится лично мне. Есть фильмы, о которых даже не все кинокритики знают — настоящий эксклюзив! Бывает, называешь фамилии, и даже киношные люди не знают, кто это и что это за фильм. А я люблю вылавливать жемчужины в океане мирового кинематографа.
— Вам уже пора вести свою телепрограмму о хорошем кино.
— Мне уже говорили об этом. Но у меня нет на это времени. Я постоянно репетирую в театре или снимаюсь в фильмах, просто не могу разорваться. И потом, я не умею пока все это толково анализировать, я просто получаю удовольствие эстетическое от просмотра. А болтать, как Александр Гордон когда-то «В закрытом показе» — это увольте. Хотя потом я с Сашей снимался в сериале «Умники и умницы» и очень удивился, когда он мне сказал, что ненавидит смотреть кино. Спрашиваю: «А как же ты вел «Закрытый показ»? У меня было ощущение, что ты живешь этим». Оказывается, он просто играл роль эксперта кино, прикидывался знатоком и ценителем кино. Я потом не мог прийти в себя несколько недель, у меня была душевная рана, я считал, что Саша обожает хорошее авторское кино и занимается его популяризацией от души, а не за деньги. На телевидении немножко другие законы и, я боюсь, что, как ведущий, я там безнадежен. Слишком честен и открыт, а там ценятся люди лукавые.
— Давайте поговорим о более приятном — о вашей семье. Много раз говорили, что у вас с супругой была любовь с первого взгляда. Как вам стало понятно, что Елена — ваша половинка?
— Я уверен, что это происходит не с каждым и не всегда. В жизни я влюблялся не один раз. Но то озарение, что произошло с Леной, у меня случилось впервые. Это факт необъяснимый. Я увидел человека и понял, что хочу с ним прожить всю жизнь. На меня снизошло настоящее откровение. Как это происходит? Я не знаю, для меня это великая тайна. Но больше всего я рад, что и сейчас это чувство такое же сильное, как и раньше. 1 декабря мы с Леной отпраздновали серебряную свадьбу — 25 лет вместе душа в душу, и это счастье.
— Поздравляем вас, я уверен, что все наши читатели мысленно посылают вам лучи добра. Но это откровение было в виде мысли или чувства?
— Наверное, мысли. Я увидел человека и сразу понял, что хочу быть с ней навсегда. Чтобы я задрожал или упал в обморок — нет, такого не было. Мы были уже взрослыми людьми: мне было 32 года, ей 26. Семьи у меня не было, но всяких любовных приключений хватило бы на вагон и маленькую тележку. Удивить меня уже было невозможно ничем. Но тогда я увидел ее не простокак женщину, а как мать своих детей, как бабушку наших внуков. Глядя на нее, я увидел всю свою жизнь до самого конца. И слава Богу, что Лена не сочла меня тогда сумасшедшим, поверила мне и откликнулась на мое чувство.
— Вы ее не испугали таким мощным чувством? Или не стали сразу ей об этом говорить?
— Сразу стал говорить. Дней через пять я ее пригласил к себе домой, показал фотоальбом. Лена увидела мою детскую фотографию, года полтора-два, и с удивлением спросила: «А это кто?» Я ей ответил: «Это наш будущий ребенок. Вообще-то это я, но смотр, каким будет наш будущий ребенок».
— Сразу с козырей зашли?
— Я это говорил искренне, не с тем, чтобы уложить девчонку в кровать. Я ее не донжуанил, а искренне полюбил и хотел, чтобы она осталась со мной навсегда.
— Спектакль, на котором вы познакомились, вы назвали чудовищным, а как он назывался, помните?
— Это был 1998 год, помню, что его поставил в Театре Маяковского Сергей Арцибашев, и там играли Даниил Спиваковский и Анна Ардова. Вспомнил! Спектакль назывался «Фарс только для взрослых».
— Он не стал для вас каким-то знаковым спектаклем?
— Нет! Это, правда, был чудовищный спектакль, который я не любил. Я оказался там в силу своего характера: когда мне плохо, я начинаю делать себе еще хуже. Вот так я устроен. Тогда мне было очень плохо. Подумал: так, дома находиться не могу, пойти в другой театр у меня нет денег, значит, пойду в родной Театр Маяковского. Пусть мне будет еще хуже. Пошел в таком настроении и в антракте встретил Лену, которая продавала там билеты. Вот так! Ты не знаешь, какие тропы куда тебя приведут. Я пошел убить свой вечер в буквальном смысле, а нашел свою судьбу. Очень люблю такие виражи в жизни.
— Вы немного слукавили перед Еленой. Обещали мальчика, а на свет появились две девочки.
— Я не по мальчикам. (Улыбается.) Не в прямом, не в переносном смысле. А девчонок, говорят, делают «снайперы». У меня две очаровательные девочки, причем первую я подарил Лене на ее день рождения. А вы говорите, слукавил. (Улыбается.) Это же надо было так подгадать! Причем Селена — это копия Лены. Я подарил жене ее копию, а она потом подарила мне мою — Дарину.
— Имена необычные. Селена — это с Луной связано или производная от Елены?
— Это была идея Лены. Она захотела, чтобы в имени первого ребенка были наши с ней имена. Сережа и Лена. Я спросил: а если второй ребенок будет мальчик? Она ответила, что тогда он будет Елисеем. А Дарина — это подарок. Мы не планировали так быстро ее рожать. Мы же люди, не особо обеспеченные были, и родители нам помочь ничем не могли. Но судьба преподнесла нам такой чудесный подарок, и мы ему очень рады.
— А по характеру девочки различаются?
— Разные и характеру, и по темпераменту, хотя живые и энергичные обе.
— Селена чем занимается?
— Селена оканчивает колледж, связанный с графическим дизайном.
— А Дарина пошла по вашим стопам?
— Да, она учится на втором курсе в Щуке у Владимира Иванова. Это, я считаю, лучший мастер в нашем театральном училище. Но самое главное, что Дарина к нему поступила сама, без моей протекции, я даже не слышал ее программу. Признаюсь, я ее поначалу отговаривал, но она проявила настойчивость, сама готовилась, сама поступала, а меня потом просто поставила в известность.
— Но родную Щуку вы ей рекомендовали?
— Я говорил о Щуке как о своем любимом учебном заведении, возможно, это повлияло. Но выбирала она сама. Мы ходили туда вместе на дипломные спектакли, когда она еще маленькой была — ей было пять, десять лет. Но там такая особая атмосфера. Думаю, Щукинское — это как бацилла от меня передалась. (Улыбается.)
— Ей нравится?
— Не просто нравится, она счастлива. Уже второй год она самый счастливый человек на свете, если верить ее словам.
Евгений НИКОЛАЕВ.
фото телеканала "Россия"
