Федор Лавров: я помолвлен, свадьба будет обязательно
Воспитанник санкт-петербургской театральной школы, продолжатель известной артистической династии Федор Лавров сегодня один из самых востребованных и успешных актеров. За его плечами более двухсот картин и он продолжает успешно покорять сердца зрителей, представая на экране в любом, порой самом неожиданном образе. В новом историческом сериале «Александр I», который транслировали на телеканале «Россия 1», он играет, пожалуй, самого трагичного и противоречивого российского государя — императора Павла I. О своей новой роли, режиссуре и записках Мейерхольда — в эксклюзивном интервью «ТН»
— Были ли у вас какие-то сомнения браться за роль или нет? С одной стороны, неоднозначная историческая личность, с другой — уже сформировавшийся за долгие годы образ.
— Не скрою, это было очень лестное предложение. Фигура Павла Iдействительно очень глубокая, дико противоречивая, но вместе с тем притягательная в плане творчества. Если честно, у меня особых раздумий — соглашаться или нет на этот проект — не было. Это не тот образ, как зачастую бывает, когда персонаж «картонно» выписывают, и актеру играть-то особо нечего. Здесь было большое пространство для размышлений, внутренней рефлексии, переосмысления каких-то привычных устоявшихся мнений об этом человеке. Чтобы лучше понять его, пришлось поднять исторические хроники того времени, почитать архивные материалы, поговорить с экспертами, которые профессионально занимаются изучением истории государства российского. Без ложной скромности скажу, что командой проекта была проведена огромная подготовительная работа. Мы все вместе навалились на этот образ, что-то о нем поняли и воплотили на экране.
— Одни называют его безумным тираном, другие — Дон Кихотом, третьи — царем-мучеником. Какой образ Павла I вы бы представили, если бы писали сценарий?
— Думаю, никто бы мне не доверил писать сценарий, да я бы и не взялся. (Улыбается.) Я считаю, в корне неверно втискивать такую яркую и многогранную личность в какую-то одну из его многочисленных ипостасей. Ведь любой человек в разных ситуациях может вести себя по-разному, и ПавелIв этом плане не исключение. Он достаточно долго ждал своего восшествия на престол. И когда ему была передана фактически неограниченная самодержавная власть, то это не могло не изменить его внутренний мир и, как следствие, какие-то внешние поведенческие проявления. В фильме я старался идти от человека, так как в первую очередь ПавелI—это живой человек, и только во вторую — один из самых влиятельных и могущественных правителей своего времени.
— Несмотря на его венценостность, на долю ПавлаIвыпало много испытаний и трагических событий. В фильме показан уже поздний период его жизни, но драматизм его восхождения на российский трон передан достаточно точно. На ваш взгляд, какие жизненные потрясения в больше степени повлияло на него?
— Для одной человеческой жизни на его долю выпало действительно слишком много трагедий. Максимально расшатали его психику сложные взаимоотношения с матерью, я так думаю. Точнее с наглым и непочтительным поведением ее многочисленных фаворитов и ходившие слухи об убийстве матерью его отца. Та же Гатчина — это была фактически материнская ссылка для него: с глаз долой из сердца вон! И эта рана, которая не заживала до конца его дней, она саднила все время и мучила его. Он же равнял себя со своим великим прадедом, Петром Первым — это был его пример для подражания, своего рода икона. Недаром он поставил перед своим замком памятник именно ему. При такой наследственности и таких отношениях с матерью немудрено, что психика его была сильно расшатана, и в каких-то ситуациях он становился неуравновешенным человеком. Титаническое внутреннее напряжение он испытывал практически всю свою жизнь. Я не знаю ни одного человека, который в таких обстоятельствах остался бы спокойным, хладнокровным и рассудительным. Конечно, все эти тяжелые эмоциональные испытания, связанные с его семьей, дали о себе знать, особенно в период восхождения его на трон. И в фильме мы показали, что он сделал в первую очередь — перезахоронил вместе своих родителей в Петропавловском соборе. Закрыл свойгештальт, короновал отца и примирил родителей, хотя бы вот так.
— Для вас было важным максимально точно передать историческое величие своего героя или его личную трагедию?
— Здесь одно неразрывно связано с другим. Потому что, если ты император, ты уже априори не принадлежишь самому себе. Но при этом государи, вершители судеб миллионов людей — это же все равно люди, пытающихся выжить в глобальной матрице сложных отношений, обязательств, политических резонов. Думаю, что Павел был могучей личностью, во многом недооцененной. Мы хотели это передать, что при всем своем несовершенстве, в обстановке вероломства и предательства, он до последнего держался стоически и даже предпочел смерть позорной отставке. Чтобы о нем не говорили его многочисленные критики, как государь он был эффективным и сумел провести немало важных полезных преобразований в стране, значительно укрепить ее авторитет в мире. Он без преувеличения выдающаяся историческая личность, достойная объективного, а не клишированного художественного переосмысления. И я рад, что в «Александре I» нам эту задачу частично удалось решить.
— Какой вывод вы сделали для себя: Павел I— жертва или герой своего времени?
— И то, и другое. Как ни странно, я не могу остановиться на чем-то одном. То, что он пал жертвой заговора, это, конечно, автоматически возносит его в статус жертвы. Его воля и начатые реформы, которые опережали время, сыграли против него. Возможно, если бы не его трагическая гибель, Россия получила бы другой вектор развития. Нам эту фатальную недосказанность очень важно было передать в фильме.
— А чтобы произошло иначе?
— История, конечно, не знает сослагательного наклонения. Может быть, состоялся бы их поход с Наполеоном в Индию, о котором тогда много говорили? Если бы Россия и Франция тогда объединились, а все шло к этому, сейчас бы карта мира была совершенно иной. Но господу было угодно по-другому. Хорошо это или плохо — мы уже не узнаем. Что касается его бонапартистских воззрений, я не думаю, что он бы сдюжил и при жизни изменил бы монархический строй, принял конституцию. Такие мысли у него были, как известно, но он был не то чтобы авторитарным, но ярым сторонником жесткой централизации власти по прусскому образцу. Не думаю, что он мог бы государственные вожжи отпустить, да и не дали бы приспешникицаредворцы. Примечательно, что, когда его не стало, его смерти очень радовались дворяне, а вот простой народ и армия — нет.
— Этот фильм не только и не столько про Павла I, а про его сына — будущего императора Александра I. Как отражены их довольно сложные взаимоотношения в фильме?
— Отношение Александра и Павла — сына и отца очень далеки от отношений Екатерины и Павла — матери и сына. Да, у них были довольно ограниченное и прохладное общение, это в фильме шло красной нитью. Но если говорить на языке истории, то Павел не старался согнуть в дугу Александра, подчинить сына полностью своей воле. Он понимал, что корона Российской империи — это не привилегия, а, прежде всего, огромная ответственность, и в нужный момент он должен быть к ней готов. Его строгость к сыну стоит рассматривать, как «прививку» от наивности для укрепления иммунитета к дворцовым интригам и политическим козням. В фильме есть некоторое отступление от исторической правды, но оно мне понравилось, так как не искажало суть их взаимоотношений, но добавило драматизм этой сюжетной линии. В жизни ПавелIбыл строг, но справедлив к сыну. Он мог самодурствовать, мог поступить не слишком педагогично с ним и его семьей, но никто не может отрицать, что сына он любил всей душой.
— А как же интрига с секретным завещанием Екатерины, в котором она якобы назначала своим преемником внука Александра, а не сына Павла? По сюжету фильма получается, что Александр был соперником отца за трон и он это понимал?
— Да, Екатерина хотела видеть внука своим наследником — это исторический факт. Но дальше слов дело не пошло, видимо. Не стоит забывать, что в то время завещание вступало в силу только, если оно было оглашено при жизни монарха. Так что если это завещание и существовало, то оно утратило бы свою силу сразу после смерти Екатерины. Но мне показалось, что для художественного произведения такое отступление допустимо. Мы же не пишем диссертацию на тему отношений Александра I и Павла I. Когда я читал в сценарии эту сцену с найденным в книге завещанием Екатерины, я подумал про это, но потом решил для себя: а почему бы и нет? Это же не урок истории в школе или университете. Такой поворот с завещанием прекрасно ложится в сюжетную линию отношений отца и сына, усиливает эффект восприятия.
— Тем болееникто и не может сказать, как это было на самом деле.
— Именно! А историю пишут победители, как известно.
— Вы были адвокатом или прокурором предложенного образа Павла I?
— Конечно, адвокатом. Я так обучен. Хочешь сыграть хорошего — ищи в нем плохое, и наоборот.
— Удивило ли что-то в вашем герое при подготовке к роли?
— Во-первых, меня сильно удивило, что именно Павел ввел шинель в армии, которая и потом исправно служила солдатам и продержалась как вид обмундирования несколько веков. До этого не было шинели, была епанча, в которой все служивые сильно мерзли в холодное время. Я с интересом узнал, и мы использовали это в фильме, что Павел часто ходил в специальном парике с длинной тугой косой, в которую вставлял стальной стержень для того, чтобы недоброжелатели не могли нанести шпагой рубящий удар сзади. Поразили и его отношения с детьми. Когда они переворачивали стол и как на санях с лестницы катались вместе всей семьей в Гатчине. То есть он был веселый, хулиганистый и совсем не чопорный человек, который со своими детьми всегда был на короткой ноге. К сожалению, нам долго преподносили и в нашей памяти сложился в основном образ какого-то лютого тирана, немного сумасшедшего фаната прусского уклада. А это совсем не так! Он ведь совсем разный — где-то даже тонкий, ранимый. Не зря же многие называют его русским Гамлетом. Меня очень поразила его разноплановость и человечность. Вроде тиранов как-то трудно заподозрить в человечности, а у него она четко прослеживается. Значит, кому-то выгодно было показать его деспотом и самодуром, навесить именно такие ярлыки.
— Заметно, как глубоко вы погрузились в образ. Не пугает вас перспектива стать заложником этой роли?
— Во-первых, сериал называется «Александр I» и там другой главный герой. А во-вторых, у меня принцип: либо мы честно и хорошо все делаем, либо не делаем вообще. В-третьих, это было дико интересно. Я не боюсь стать заложником ролей, если посмотрите фильмографию, то я стараюсь себя пробовать в разных образах, амплуа. Это же так классно: сегодня ты царя играешь, а завтра — бомжа. И ты сам себя проверяешь: где ты более правдоподобен, где ты врешь.
— Это не первая роль царственных особ. Вы же еще и Бориса Годунова прекрасно сыграли — тоже личность неоднозначная.
— Это здорово, что мне удалось сыграть роли этих двух, наверное, самые неоднозначных фигур в истории нашего самодержавия. Считаю это подарком Всевышнего, потому что мало кому так везет, что появляется возможность поразмышлять, прикоснуться к такому мощному материалу.
— Если вот прямо сейчас подвести черту, по какой роли вы бы хотели, чтобы вас запомнили в кино?
— Подождите, рано подводить итоги. Я еще сыграю свою лучшую роль. (Улыбается.) Мне сложно выделять какие-то роли, они все для меня ценны. Я же не могу без пальца жить, или без печени. Все роли — это уже неотъемлемые вещи меня самого. Они как пазлы, из которых складываюсь яв первую очередь.
— Ваш отец сам был большим артистом. Он бы сейчас оценил, как много вы достигли в профессии? Сказал бы вам: «сын ты круче меня»?
— Думаю, он бы порадовался за меня. Знаете, бывают дни, когда я приезжаю в Питер, прихожу на его могилу и о чем-то шепчу, как будто мы за столом на кухне сидим. Мне кажется, это такой простой мужской человеческий разговор. А мериться с кем-то чем-то? Да ну бросьте! Он был выше всего этого. Хотя в юности я был далеко не подарок, и не знаю, насколько он верил в меня. С трудом представляю, как он меня терпел. (Улыбается.) Ноэто нормально, это все такое по-человечески родное и понятное. Мне его порой очень не хватает. Раньше, когда в театре или на съемках говорил: «это же Колькин» сын», я расстраивался. А сейчас, когда такое слышу, мое сердце переполняется гордостью.
— Он бы вас немножко пожурил по-отечески, что вы сменили Питер на Москву, родной БДТ на МХТ им. Чехова?
— Думаю, что он бы понял и не стал бы журить. А в Питере я и так стараюсь почаще бывать.
— Вы — один из немногих, у кого есть право и возможность сравнить уровень ведущих питерских и московских театров. Так кто круче?
— Когда я перебирался в Москву, признаюсь, я осторожно и не спеша осматривал все, общался, репетировал, знакомился, мысленно сравнивал увиденное. И у меня сформировалось такое мнение, что питерская театральная школа занимается воспитанием личности актера, а московская — его индивидуальности. Это такая тонкая грань, которая не сразу заметна, но она есть. И то, и другое для артиста хорошо, но, на мой взгляд, коренное отличие именно в этом.
— В БДТ Алиса Френдлих, Олег Басилашвили, еще дюжина корифеев театра. Не жалеете, что ушли?
— Нет, я понимал, что надо развиваться дальше. Это нормально, это реалии актерской жизни. Уважение к этим великим актерам и потрясающим людям у меня никогда не иссякнет. Это такие мощные фигуры, которые своим примером показали, что такое моя жизнь. Это никуда не делось и не денется от меня.
— Они вас отговаривали?
— Были разговоры. Но, я никогда не отказываюсь от своих планов, не зная, что будет завтра.
— Как вы оцениваете этот объединительный тренд в театральной сфере? Ваш нынешний Театр сатиры вот тоже объединился с театром Джигарханяна. Объединение — это плюс или минус для развития театрального искусства?
— Пока я не могу сказать, что заметил какие-то резкие изменения. Все по-прежнему: кто работал хорошо и собирал полные залы, тот и продолжает это делать. Какого-то качественного скачка, рывка не замечаю. Больше труппа — отлично! Больше площадок — еще лучше! Главное, чтобы на них ставили хорошие спектакли, на которые ходили бы люди. Как говорил Олег Павлович Табаков: «Театр — как велосипед: он либо едет вперед, либо падает».
— После успеха спектакля «Эрендира», который вы поставили, планируете ли дальше развиваться, как режиссер?
— Крепко подумываю на эту тему. Сейчас с художником что-то разбираем, с коллегами. Но сказать, что это будет завтра, не могу. Возможно, соберусь и сделаю что-то попозже. Сейчас много интересной актерской работы, а режиссура что в кино, что в театре — это такой процесс, которому ты должен полностью себя посвятить. А это, как минимум, полгода твоей жизни. Если я наберусь сил и решимости, то вполне возможно будет еще один спектакль.
— Есть ли материал, с которым вы бы хотели поработать?
— В первом выборе Том Стоппард, Лермонтов — «Герой нашего времени», одна из глав произведения. Присматриваюсь к Юлию Дунскому и Валерию Фриду — это два наших не очень известных, но, я считаю, великих сценариста.«Служили два товарища», «Сказка странствий», «Гори, гори, моя звезда» — эти и множество других прекрасных поистине культовых фильмов сняты по их сценариям. Мы иногда собираемся с ребятами, читаем по ролям, еще с одним художником обсуждаем декорации и костюмы. Но пока мы серьезно не взялись и не начали репетиционный процесс. Просто нужно время — хотя бы небольшой гандикап, чтобы я был полностью свободен.
— Выбор дебютного спектакль «Эрендира» по Маркесу с чем-то связан?
— Честно говоря, с этим произведением меня когда-то познакомил отец. Помню,он сказал: «Смотри, какая классная штука». Но сделать ее не успел. А я про нее вспомнил, и вот все сошлось.
— Насколько сложно вам дался этот опыт?
— Сложно, очень сложно. Если бы это было легко, я бы сразу продолжил. Но мне нужно было отойти, обдумать, обращаясь мысленно к каким-то вещам. Было сложно.
— Среди актеров спектакля значится и ваша старшая дочь Глафира. Как работалось с молодой актрисой?
— Она тогда была малоопытной, и ей нужно было время, чтобы освоиться. В театре не важно, дочь ты или не дочь, — все на равных правах. Нолюбой человек с небольшим опытом или с его отсутствием вливается, и важно не переломать артиста, не оттолкнуть. Нужно показать, тихонечко провести по каким-то тропинкам, чтобы дальше он уже шел сам. Но она была на равных, и пахала, как все. Абсолютно!
— Вы довольны, как у нее развивается карьера?
— Да, думаю, что ей пора уже и дальше идти, у нее наверняка все сложится. Она хорошо освоилась на сцене, и вообще она большой молодец. Горжусь ею! Радует, что бог ее талантом не обидел.
— Как у ваших младших детей дела?
— Подрастаютпотихонечку, сегодня забирал их из театральной студии, они там учатся. «Алиса в стране чудес» ковыряют, им вроде нравится. Не знаю, будут ли они актерами — это их выбор. Но, по крайней мере, они проявляют к этому интерес. Это уже хорошо, потому что идет активное личностное развитие.
— Глафира берет над младшими шефство?
— Глаша сейчас в Питере. Но когда мы приезжаем, то конечно. Она очень помогает, и они дружат, хорошо находят общий язык.
— А у вас какой сейчас семейный статус?
— Я помолвлен.
— То есть впереди законное бракосочетание?
— Надеюсь, да. Даже уверен в этом. Я не тороплюсь, но свадьба будет обязательно.
— Расскажете про избранницу? Из какой она сферы?
— Она журналист. Ваша коллега. Наши профессиональные интересы не пересекаются, и это я считаю замечательно.
— Про ваше увлечение книгами ходят легенды. Какая книга сейчас на вашей полке?
— Недавно я закончил читать, есть такой чилийский писатель Роберто Боланьо. Книга называется «Дикие сыщики». Он считается первым классиком XXI века. Мне очень интересно. И еще Мейерхольд у меня рядом лежит, я его заметки перелистываю периодически.
Евгений Николаев
фото: Евгений Антонюк, телеканал "Россия"
