Евгений Ткачук: семья дает мне возможность чувствовать себя счастливым
— Были какие-то особо памятные моменты в процессе работы над картиной «Дышите свободно»?
— Начиная с первого дня, когда мы занимались работой над голосом, языком, еще до начала съемок. Мы начали учиться правильно дышать, и я понял, что дышать-то не умею. Мы начали говорить пословицы правильно — и я понял, что неправильно их произношу. Это вообще удивительная история, для меня этот фильм, его повествование стало внутренним откровением, что на самом деле, когда мы говорим, не заикаясь — мы зачастую врем. Складываем готовый вербальный образ, не задумываясь. А там, где начинаем спотыкаться, нас просто захлестывают чувства, действительно произносимого в тот или иной момент. И уникальность исследования Сергея Бодрова в том, где же находится тот человек и та воспеваемая душа, когда мы существуем в быту, в самом обычном процессе. Да мы начинаем бороться с собой и заплетаться, спотыкаться еще больше. Не знаем, как справиться со своими чувствами, потому что их становится порой так много, что бывает сложно вообще что-то сказать.
— Как я понимаю, в вашей душе эта история очень отозвалась?
— Мне кажется, в душе любого человека она естественным образом отзовется, потому что это невероятный уровень правды. Бодров осознал его на уровне экзистенциального понимания человека, когда он расщепляет личность на мысль, опыт, действие. Это становится внятным алгоритмом через дискретность высказывания для человека. Для меня это исследование очень глубинного порядка.
— Как я поняла, вы сами перед съемками специально проходили курс, который прописан для людей с заиканием, чтобы избавиться от него...
— Нет, я никогда не думал, что я вообще заикаюсь. Весь процесс и съемки фильма проходили так, что мы встречались с артистами, участвующими в фильме, и многие были друг с другом не знакомы. И в какой-то момент было не понятно, кто из них уже пробует роль, а кто реально заикающийся человек.
— А там были и такие?
— Да. И это было фантастическим опытом. Потому что тебе не так становится важно, заикается ли человек, как важна суть того, что он говорит. И исследование, что произвел Сергей Владимирович, я считаю, оно достойно отдельной премии, отдельного глубинного понимания вообще сути человека, его души. Потому что тут душа выходит на первый план, тело — оно начинает отказывать, спотыкаться от эмоций, а душа при этом горит и творит. Уникальность этого исследования в том, что чудеса действительно происходят, и, как бы нам ни казалось, что это ущербные заикающиеся люди, в итоге получается совсем наоборот, потому как он это делает, какое малое количество слов использует, как умудряется донести суть через два-три слова, на которых он заикается, это просто что-то запредельное...
— Что нового вы прочувствовали в себе в результате этого эксперимента?
— Я понял, что я в общем-то заика, просто скрываю это. После того, о чем мы говорили с Сергеем Владимировичем, я понимаю, что каждый человек заика, и это душевный слом. Ведь иногда люди совсем перестают заикаться, а потом они вдруг могут заикаться на каждом слове, и это душевная проблема. Это было зрелое глубочайшее исследование в первую очередь себя, но и глубинность исследования этого процесса уникальна для нашего кинопроцесса. Для меня это очень хрупкая, какая-то запредельная работа, которую я не видел еще, я не могу ее осознать, буду смотреть ее тоже в кино. Но я бесконечно благодарен и счастлив тому, во что мне удалось погрузиться.
— Что стало главной сложностью в этой работе?
— Главная сложность — это научиться дышать. Это то, чего мы, люди, не умеем делать ввиду наших стрессов и зажимов. Я прикоснулся к этому и продолжаю работать над этим вместе с лошадьми в нашем конно-драматическом театре «ВелесО». Кстати, в работе со свободными конями это прорабатывается очень хорошо.
— Расскажите про своего героя Илью, в чем его личная драма?
— По сути, у него очень актуальные проблемы сегодняшнего дня, он вернулся с войны контуженным, начал заикаться. И дальше все посыпалось, его перестали воспринимать люди, с которыми он общался, жена. Ему запретили общение с ребенком, он замкнулся и совсем перестал говорить. Потихоньку он приходит в себя, благодаря терапии и вниманию героини, с которой он как раз только и может дышать свободно…
— Вам самому приходилось, как Илье, оказываться в любовном треугольнике? Знакомо ли вам состояние безответной любви?
— Мне кажется, в этой ситуации оказывается каждый человек. Как только появляется привязанность, сразу появляется альтернатива. Мне кажется, это закон природы, и тут уже надо выбирать.
— По-вашему, что тяжелее пережить: когда ты любишь, а тебя нет, или наоборот?
— Наверное, сложнее пережить, когда тебя не любят. Потому что, если ты действительно любишь, у тебя возникает момент «не мое, но пусть будет счастье у того человека, которого я люблю». Если это действительно любовь, а не страсть. Ведь мы часто обманываемся, называя любовью страсти, нас обуреваемые.
— Что в таком случае для вас любовь?
— Любовь — чувство глубокого принятия — это то, за что я готов умирать: моя семья, моя Земля, Родина. Это энергия, которая наполняет меня.
— Кто вас самого научил любить и дарить любовь? Кому вы можете сказать спасибо?
— Я не только сегодня, всю жизнь готов говорить спасибо своим родителям, моему отцу в первую очередь, потому что это человек, который сформировал мою жизнь. Я понял, что искусство призвано растить человека. Дарить ему веру. И, конечно, моя мама, которая занимается медициной всю жизнь и всегда всячески поддерживала и моего отца, и меня, и всю нашу семью в здравии.
— Вы с детства играете в театре. Помните свои ощущения, когда впервые вышли на сцену?
— Помню. В какой-то момент подумал: «Какого хрена свет потушили!», а потом: «О, это же чудо театра. Вот оно. Началось» … «Эй папаня, маманя! Смотрите, какие у нас самолетики!» — первая моя реплика и первый выход на сцену в Пушкинском драматическом театре города Ашхабада, в спектакле «Ченкин». Мне было шесть лет.
— А, будучи подростком, грезили славой? О чем вы мечтали, когда осознали выбор профессии?
— Никогда не мечтал о славе. Мне важна идея и заложенная мысль в художественном высказывании. Все остальное, мне кажется, от лукавого.
— С каким настроем ехали покорять Москву, были уверены, что легко поступите в театральный институт?
— Уверен не был и дрожал всеми чреслами. И даже, надо сказать, во всех вузах провалился. Кроме режиссерского факультета ГИТИСа, где Олег Львович Кудряшов сказал: «Этого парня надо брать».
— Чем вспоминаются студенческие годы?
— Это было самое счастливое время в плане творчества. Была возможность пробовать все, и самым большим наслаждением было то, что рядом были такие же однокурсники, готовые на все и понимающие волшебность этого времени. Это четыре года, когда ты имеешь возможность творить и вытворять, создавать из себя то, что, может быть, вообще сработает в другом поколении. Но уникальность именно кудряшовского курса в том, что он позволял это делать, и он ждал этих открытий. И я уверен, что ждет и сегодня, это величайший мастер! Я счастлив, что никто другой меня не взял. И мы действительно подружились. На данный момент, когда мы созваниваемся, я слышу от него одну и ту же фразу: «Давай там, продолжай с конным театром, это вещь!». И я понимаю, что не могу уже отступить. Хотя бывают порой слабые моменты, и я думаю: «Бог ты мой, это невозможно». Но Олег Львович мне сверху говорит: «Нет. Ты взялся — делай».
— Его можно назвать главным учителем в вашей жизни?
— Мой первый и главный учитель — мой отец. Он заразил меня театром и творчеством. Над каждым спектаклем мы работали с ним вместе. Вот и сейчас он бы очень помог в нашей новой постановке. Надеюсь, что как-нибудь во сне он придет и скажет: «Это не то, а вот это то».
— Простите, что спрашиваю. Папы давно не стало?
— Уже четыре года.
— Вашему конно- драматическому театру «ВелесО» семь лет. Можете вспомнить, как пришла эта идея, как родилась ваша любовь к лошадям? Это же можно назвать любовью?
— Да, чтобы людям было понятнее, можно назвать это любовью. Но в целом это уникальная возможность выйти за рамки драматического существования в проживании лошадей того драматического материала, который возможен в театре. Это невозможно понять вербально, это можно только увидеть и сказать: «Ага, ничего себе. Это возможно».
— Как вам дается руководство театром? С какими сложностями тут сталкиваетесь?
— Наш театр существует коммуной, то есть у нас тут только идейные люди ввиду того, что у нас нет никакого финансирования. Люди заряжены идеей, хотят и творят. Вот все, на чем существует театр.
— Получается, вы все равны?
— Знаете, когда приезжает 40 рулонов сена, а нам нужно начать репетицию или тренировку, то никуда не деться, надо срочно вытащить сено, отправить КАМАЗ, потому что он тарахтит и с ним никакой репетиции, и тренировки не получится. Конечно, мы все это делаем, это естественная нормальная ситуация и биоритм пространства.
— А сколько у вас сейчас лошадей? И есть ли среди них любимчики?
— На данный момент у нас девять жеребцов, а что касается любимчиков, то в данном обществе нельзя этого допускать. Только в качестве учебной тренировки можно выказывать больше любви и поощрения одному жеребцу. Ввиду того, что мы разные подвиды и виды, и, конечно, отношения с каждым конем строятся по-разному, и у каждого коня с другим конем тоже. Естественно, нам нужно выбирать тактику, движение и работать с лошадьми. В какой-то момент мы кого-то одного превозносим и говорим: «Подойдите сюда, посмотрите, вот этот конь молодец». И они смотрят на него и понимают, что да, вот такая ситуация. В другой момент, когда одни жеребцы из табуна начинают забивать другого, мы превозносим его и говорим: «Нет, его нельзя. Ни в коем случае. Ну посмотрите на него, какой он молодец!».
— Насколько лошадь непредсказуемое животное? Случаются в процессе работы непредвиденные ситуации?
— Все бывает, но это данность жизни. Тут вопрос другой, готовы ли мы сталкиваться со своей судьбой или нет. Даже самая обученная лошадь может повести себя непредсказуемо на первый взгляд, но если разобраться, то у всего есть причины. И в этом особенность конно-драматического театра, потому что вот она — природа, жизнь, и как следствие — импровизация.
Удивительная история была с нашим лучшим артистом, Гротеском, именно тогда мы поняли, что это выдающийся жеребец. Когда вдруг после вялой, не получающейся сцены, когда мы не смогли настроиться друг на друга, конь вдруг сумел поразить всех. В тот день я, видимо, плохо настроил его для работы, короче, не складывалась совершенно, а главное скучно и долго… В итоге я пытаюсь как-то закончить уже неудачную сцену: «Хорошо, уважаемые Гу и Гротеск, пожалуйста, бегите отсюда подальше, чтобы вас не настигла королева с ее охраной». На что Гротеск разворачивается от ворот, в которые он должен был выбежать, обегает весь манеж и прямо перед зрителями прыгает с четырех копыт, выкидывая априколь задними копытами. А это наисложнейшая фигура в дрессуре! Которую я до сих пор не знаю, как сделать.
— То есть это был экспромт?
— Да, он просто не ощутил того наполнения и наслаждения от внимания зрителей, выбежал прямо к ним и сотворил априколь. Чтобы поразить всех сразу наповал. И здесь даже не возникает вопросов, это действительно конь, который понимает, что он не доиграл. Другого объяснения этому нет.
— Кто захочет познакомиться с вашим театром, где они могут это сделать?
— У нас есть сайт velesokolo.ru, и на нем вся нужная информация. К большому сожалению, мы не можем содержать труппу и поэтому пока у нас с репертуаром сложно. Но, надеемся, в этом сезоне у нас будет три названия. Находимся мы в деревне Лепсари под Санкт-Петербургом.
— А где сегодня ваш дом, ваше место силы?
— Мой дом на данный момент на Поклонной горе, в Санкт-Петербурге. Невообразимым образом сложилось, что мы купили квартиру на улице Мориса Тореза, и это оказалась Поклонная гора, где язычники и христиане проводят свои службы по всем значимым датам. Я в этом вижу божий промысел. И на самом деле действительно природное стечение бытия.
— Вы чувствуете энергетику и силу этого места?
— Удивительным образом буквально недавно я, возвращаясь домой, думал: «Как хорошо было бы зайти в храм. Помолиться». И я зашел в парк своего дома, а это, собственно, и есть Поклонная гора, и увидел там подвижников, которые собирались в путь в Екатеринбург, крестным ходом. Знаете, я как будто окунулся в божью благодать, присутствуя при этом деянии. Я прикоснулся к такому неистовому верованию, которое способно на чудеса. Это тот самый фанатизм, который и держит наш мир при жизни. И слава богу.
— Как при вашей колоссальной занятости вы умудряетесь находить время на семью?
— Слава богу, мне это удается. Слава богу. Меня действительно очень часто не бывает дома. Но жена и дочь меня всегда ждут, и я жажду возвращения домой. При первой возможности!
— Вас, наверное, еще и ваш театр объединил, не просто так же вы его называете семейным?
— Так и есть. И моя супруга Марта тоже там работает, причем на самых ведущих ролях. Потому что только она может вести те направления мысли, те идеи, которые я пытаюсь сформулировать. За это я отдельно ей благодарен, за веру и понимание.
— Вашей младшей дочери Еве семь лет, и она, кажется, повторяет вашу судьбу, растет артисткой, выходит на сцену. Вас это радует?
— Конечно, радует! Но я за то, чтобы она сама выбрала этот путь, и не заставляю. Как ей захочется, так и слава богу будет. Она уникальная девчонка, которая ищет свой путь. Не хочу на нее навешивать ярлыков. Да, Ева выступает в нашем театре, но в простом и легком режиме, в качестве игры. Мне никак не хочется, чтобы для нее это превращалось в работу. Для меня это очень важно. Театр не может быть никакой работой, театр — это высказывание сегодняшнего дня, опертое на желание.
— В вашем детстве тоже был театр, и для вас он, наверное, был не работой, а удовольствием?
— Да, это я сейчас понимаю, что он должен быть удовольствием. И даже дело не в этом, это не удовольствие. Театр должен быть сутью и местом высказывания. Даже для ребенка.
— Что вам сегодня дает возможность чувствовать себя счастливым и, вернусь к названию вашего фильма, дышать свободно?
— Моя семья. Только она. И я стараюсь расширить мою семью и мой театр. Он тоже моя семья, как и мои зрители. И люди, которые принимают мою точку зрения, это тоже моя семья. А ведь точку зрения они могут принять только тогда, когда они придут в театр моей семьи.
Лика БРАГИНА
Фото: Александра Гаврилова
