Олег Чернов: любую роль стараюсь воспринимать как актерский вызов
Актерский талант статного и брутального актера Олега Чернова российские зрители оценили давно, но не многие знают, что его путь к творческому успеху и личному счастью был долог и тернист. Ему прекрасно удаются образы людей суровых мужских профессий — военных, спасателей, полицейских — таких, как его герой в новом сериале «Пальцы», показ которого идет на НТВ. О пути в профессию, своей новой роли и любви к Питеру — в эксклюзивном интервью актера «ТН».
— На ваш взгляд, в чем философский смысл сериала «Пальцы» и чему он должен научить телезрителей?
— Было интересно препарировать тему преемственности и ответственности поколений, взаимоотношений отца и сына. Проект учит, что, несмотря на все жизненные перипетии, в этой жизни победителем выходит тот, кто сумел остаться человеком, сохранить совесть. Кто умеет признавать свои ошибки и делает правильные выводы из своих неудач.
— Расскажите, какой образ вы хотели создать, чтобы он запомнился. Какой характер у вашего персонажа?
— У меня, если честно, было не так много простора для творчества, чтобы ярче показать характер своего персонажа. Но, очевидно, что Владимир — продукт своей эпохи. Он прошел службу в Афганистане, вернулся домой и стал полицейским — выбрал дело своей жизни, где, как он считал, был бы максимально полезен обществу. В общем, это типичная судьба и карьера бывших военных того времени. Я этих людей хорошо знаю и понимаю, со многими из них лично знаком. Поэтому мне было вдвойне интересно окунуться в атмосферу того времени, вспомнить лихие 90-е, отрефлексировать в кадре свои ощущения.
— Основная задача вашего героя в сериале — защищать сына, который попал в сложный криминальный переплет?
— Я сам отец, и прекрасно понимаю, что во всех проблемах сына, которые могут возникнуть на его пути, виноват не только он, но во многом и я сам. Мой герой тоже пытается таким образом исправить какие-то свои отцовские ошибки, компенсировать то, что он в свое время не сумел или не успел ему дать в плане воспитания. Нет ничего удивительного, что он по зову крови становится на сторону сына и стремится всеми силами ему помочь.
— Это не первый и не последний проект, который препарирует историю любви, дружбы, предательства в экстремальных условиях. На ваш взгляд, не происходит ли в данном проекте очередная романтизация криминального мира?
— Понимаю, о чем речь, но мне кажется, что это не тот случай. Авторы постарались честно и беспристрастно показать довольно широкий срез жизни героев сериала — без романтизма, без пафоса, без бандитского флера. Каждый из них выбирает свой путь и платит по счетам за этот свой выбор.
— Чем запомнились лихие 90-е лично для вас?
— Запомнились какой-то всеобщей депрессивностью, неустроенностью, отсутствием жизненных перспектив. Как будто на шестой части суши опустилась беспроглядная зима, и все вдруг стало серым и холодным. Многим тогда казалось, что все, жизнь окончена. Я физически ощущал, как опускаются руки у меня, у многих людей вокруг. В то время я учился в Саратове, может, это меня и спасло. Реально было такое время, когда человек выходил за хлебом и не знал, вернется ли он домой. Я это все буквально прочувствовал на себе. Многие фильмы о том времени, мне кажется, не до конца передают атмосферу эпохи. Ведь любое кино — это прежде всего атмосфера. Вот в одном из моих любимых за последние десятилетия сериале «Ликвидация» атмосфера передана очень хорошо — сразу чувствуется. А сейчас в девяти из десяти фильмов я мысленно говорю: «Не верю!». Выключаю телевизор, потому что не могу смотреть, как в фильмах о 50-60-х годах двадцатилетняя актриса потрясает воображение зрителей объемами силикона во всех частях тела и дорогим гламурным макияжем.
— В фильме рассказывается история пяти молодых людей, которые дружат с детства. В вашей жизни были такие же «пальцы», которых знаете с детских лет?
— Помню, во дворе у нас была такая странная разновозрастная компания с блатным укладом и порядками. Это были этакие антиподы персонажей Гайдара — антитимуровцы, как я их называю. (Улыбается.) Но они объединялись не по принципу дружбы, а потому, что так выживать проще было — как волчата сбивались в стаи. У нас был небольшой городок, потом все ребята с нашего двора повзрослели и разлетелись по разным весям. Девяносто процентов я просто потерял из виду. Сейчас после спектаклей или творческих вечеров подходят какие-то ребята — одноклассники-однокашники, я их, конечно, рад видеть, но назвать их друзьями я не могу. Близкие друзья появились у меня позднее. Есть достаточно много людей, которых я могу назвать друзьями. И я, в свою очередь, почту за честь людям, которых я уважаю, называть меня другом.
— Как сложилась судьба вашего друга, который, как вы говорили, практически за руку вас привел в профессию, позвал за собой сначала в театр работать, потом в институт, хотя сам не поступил?
— Он не пошел по актерской профессии, так и остался жить в Сибири. Сейчас работает в системе РЖД. Надеюсь, он счастлив.
— Вспоминаете его добрым словом?
— Конечно, всегда вспоминаю. Хрестоматийная история, как один другого потащил за собой поступать, второй прошел, а первый оказался за бортом. Мы были оба одинакового возраста и уровня таланта, но членам приемной комиссии надо было выбирать одного. Моя фактура, видимо, сыграла в этом выборе решающую роль. Но я все равно ему благодарен за тот импульс. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не послушал и не пошел за ним.
— Но потом ваш путь в профессию едва не прервался, когда вас отчислили после второго курса из Красноярского института искусств? Что там произошло?
— Наверное, мне подсознательно хотелось перебраться ближе к центру театрального искусства — в Красноярске как-то стало тесновато для начинающего актера моего масштаба. (Улыбается.) Если серьезно, то я был самым старшим на курсе: мне было 24 года, а однокашникам 16-17 лет. И спустя два года учебы, как потом выяснилось, наши педагоги заподозрили, что я каким-то образом «рулю» всем курсом, как серый кардинал. А так как педагоги мужчины, они, видимо, посчитали, что я — их конкурент в плане лидерства. Когда я дал им формальный повод — не пришел на один из прогонов спектакля, то они быстренько и не без удовольствия от меня избавились. Но, как говорится, все, что ни делается, — к лучшему. Я оказался в прекрасном городе Саратове, где встретил замечательного педагога. Вот там уже я вгрызался зубами в гранит театральной науки.
— В Саратове же очень сильная актерская школа была в то время.
— Конечно! Я учился у Валентины Александровны Ермаковой — это педагог наших известных актеров Евгения Миронова, Галины Тюниной. Очень сильный специалист и легендарная саратовская актриса. Во многом — и профессионально, и по отношению к жизни это она сформировала меня. Я был уже достаточно взрослым человеком, но перед ней я чувствовал себя зеленым юнцом. Она быстро дала всем понять, что такое настоящий актер и сколько всего предстоит сделать, чтобы овладеть профессией. Помню, говорила: на первом курсе вы все — народные артисты, на втором курсе — заслуженные артисты, на третьем — просто артисты, а на четвертом понимаете, что только начали учиться.
— Получается, вы поздно пришли в профессию. В дальнейшем это как-то сказывалось на карьере?
— Я никогда не чувствовал возрастной дистанции с коллегами. Может, оттого, что я сам поздно взрослею? Иногда общаюсь с человеком на «вы», с пиететом, а потом вдруг узнаю, что он гораздо младше меня. Я часто общаюсь с молодыми ребятами, и постоянно ловлю себя на мысли, что у нас много общих интересов, мы даже мыслим одинаково. Так что рано меня записывать в ветераны, еще потягаемся с молодежью. (Улыбается.)
— У вас было много судьбоносных решений, когда вы срывались с насиженного места, все бросали и уезжали в другой город, чтобы начать там с нуля. Что вами двигало в этот момент?
— Это чисто интуитивные решения. Да, нередко бывало так, что я ехал просто в никуда, зная только, что там есть какой-то знакомый человек и можно у него первое время перекантоваться. Мне как-то не сиделось на одном месте, все время казалось, что я здесь временно, и я просто брал билет в один конец. Ощущение, что я буду жить здесь долго, появилось только когда я в Питер приехал.
— Сейчас получается, что вы на две столицы живете, где комфортно — в Москве или Питере?
— В Москве я очень люблю работать, здесь более технологичный подход к съемкам, который полностью меня устраивает. Никто на проекте не рассиживается — все снимается в темпе. Поэтому оптимальный формат — работать в Москве, а жить в Подмосковье. А Питер — это город для души. Очень люблю град Петра, потому что здесь мне максимально комфортно психологически, да и физически я здесь лучше восстанавливаюсь. Сутки проведешь в Питере, и он как будто тебя поднимает. Я на себе это ощущал много раз.
— У вас за спиной четыре брака. Причины расставания были общие или в каждом случае свои обстоятельства?
— Причины разные — и банальные размолвки, и быт заедал. Во многом то, что происходило у нас в стране, сыграло какую-то фатальную роль. Когда ты не можешь прокормить не только того, кто рядом находится, но даже себя — это тяжелый удар по самолюбию для мужчины. Так или иначе, но это разбалтывает морально очень сильно. Но я очень благодарен всем своим женщинам, они мне многое дали в жизни. Считаю, что во многом в этих расставания я сам виноват. Говорить о бывших плохо я не имею права. Вся эта бытовая неустроенность, ощущение временного внутри проецировалось на людей, которые были рядом. Потом наступал момент, когда надо было принять решение. Слава богу, у них жизнь сложилась, все живы-здоровы. Всем желаю счастья и всех благ, я им очень благодарен. Но это было настолько давно — практически в прошлой жизни.
— Сейчас вы счастливы в отношениях. Получается, нашли свою половинку?
— Марина замечательная! С ней всегда интересно, уютно и спокойно. А когда все хорошо, не хочется разбирать счастье на кирпичики.
— У вас еще творческий союз. И у вас, и у Марины есть разные проекты. Как ваши роли распределены?
— Мы просто поддерживаем друг друга. Стараемся подстраховывать, если возникает такая необходимость. Это же касается и хозяйства — помогаем друг другу. Пока все нормально, все в порядке. Работаем, стараемся все успевать, почаще быть вместе.
— Одна из ваших звездных ролей — в сериале «Морские дьяволы». Проекту скоро двадцать лет исполнится. Не устали от образа Бати?
— Моментами возникало такое чувство, но оно быстро проходило. За время съемок у меня довольно много параллельных проектов и разных героев — героических, лирических, была возможность переключаться и погружаться во что-то другое. Так, что заложником роли Бати я точно не стал. С другой стороны, это твоя вотчина, ты приходишь на съемки «Морских дьяволов», как к себе домой. Это твое пространство, ты его создал сам. Образ Бати — это уже как домашний халат! Надел — и ты дома. И еще я себе давно дал установку, как актер, — делать все на проекте максимально разнообразно и интересно для себя. Любую роль, любую сцену стараюсь воспринимать как актерский вызов. Например, если сегодня предстоит снять 20 сцен, я себе говорю: а сделай так, чтобы ни одной сцены не было одинаковой.
— В таких долгоиграющих проектах всегда существуют риски конфликтности среди актерского состава, ведь люди проводят вместе много времени, устают друг от друга. У вас такое было?
— На разных проектах по-разному бывает, все зависит от людей. В «Морских дьяволах», точно не было ничего подобного. Одна из причин успеха этого сериала как раз в том, что нашей дружной актерской команде было комфортно все эти годы друг с другом. Спасибо кастингу — мы все оказались совместимыми и неконфликтными людьми. Сложилось так, что мы все друг друга дополняли. А если и были конфликты, то мы, наоборот, объединялись.
— Были какие-нибудь запоминающиеся моменты во время съемок?
— Всякое бывало. Вода — довольно агрессивная среда с повышенным уровнем опасности. За столько лет чего только не было. И актеры тонули, и винт на катере заклинивало так, что мы чуть не врезались на полной скорости в яхт-клуб в Питере. Были проблемы в Красном море с оборудованием, когда мы поднимались с огромной глубины — 25 метров — и что-то сломалось, у меня чуть не лопнули перепонки в ушах. Но хорошо, что все это воспринималось нами как часть работы. К тому же рядом всегда были профессионально подготовленные люди, готовые к любым нештатным ситуациям.
— Нештатные ситуации придавали драйв съемкам или создавали напряженность?
— Конечно, драйв! Это же специфика нашей работы. После происшествий обычно рождалось много шуток-прибауток, теперь есть что вспомнить, когда собираемся. Слава богу, все живы-здоровы остались, и на съемках ничего трагичного не приключилось.
— У вас отличная физическая форма, много трюковых сцен приходится выполнять самостоятельно?
— Спасибо родителям, что я нахожусь в неплохой форме, могу даже с молодежью бегать-прыгать. Я и сейчас получаю удовольствие от физических нагрузок и в каких-то аспектах даже могу еще фору дать молодежи.
— Вы как-то специально поддерживаете свою физическую форму?
— Нет, но я чувствую, когда надо прибавить нагрузку. Стараюсь держать форму, которую мне дала моя активная юность, чтобы быть готовым к динамичным съемкам в любой момент времени. У меня есть личная «минималка» — уже годами выработанная система физических упражнений, которые я регулярно выполняю, пока мне хватает. Да и интенсивно заниматься, чтобы быстро привести себя в форму, мне не требуется.
— Вы — один из тех, кто честно говорит, что ваш лучший отдых — это на диване. На ваш взгляд, это следование закону сохранения энергии или есть какой-то философский подход?
— Скорее, философский. Но на диване ведь можно просто лежать в виде овоща, а можно оставаться активным. Я лежу на диване не просто так, всегда что-то делаю: смотрю много документального кино, читаю сценарий или книгу. Когда на протяжении двадцати лет ты куда-то постоянно бежишь-спешишь, то в свободное время приходится восполнять дефицит дивана. (Улыбается.) Опять же, я живу за городом, и тут особо не разлежишься. Надо заниматься домом, территорией, с собаками гулять.
— Какая у вас порода собак?
— Французский бульдог и дворняжка, которую мы четыре года назад со станции взяли. С ними я и по пять километров, и по семь прохожу по лесам, по полям. Сейчас только вернулись с прогулки по лесу, нагулялись и спят. Я только сейчас пришел к пониманию, какое это удовольствие — жить вне города. Раньше казалось, стоит мне из города уехать, там начинает происходить самое интересное. А сейчас — наоборот.
— Еще один ваш известный талант — кулинарный. Откуда взялись такие способности? Какое фирменное блюдо, которым вы стараетесь козырнуть, удивить гостей?
— Наверное, от папы, которого недавно похоронили. Он всегда очень вкусно готовил. И у меня со временем открылась эта моя чакра. Марина говорит, что лучшие кулинары — это мужчины, и я, пожалуй, с этим соглашусь. Когда у тебя получается вкусное блюдо, ты понимаешь, что да, так и есть. Я люблю готовить, особенно на мангале, могу приготовить просто шедевральные стейки.
— Есть ли у вас еще увлечения?
— Сейчас время такое, когда я частенько езжу к ребятам в Донецк и Луганск. Гитара в моей жизни появилась несколько лет назад, сейчас я ее достал, осваиваю репертуар. Владимира Семеновича Высоцкого вспоминаю, у него есть прекрасный военный цикл песен. В планах сделать что-то вроде моноспектакля. В общем, занимаюсь тем, что откладывал во время плотных съемок.
— О чем вы говорите с ребятами в зоне боевых действий?
— Это они мне часто рассказывают о себе, о своей службе, и я с большим вниманием их слушаю, все впитываю. Ребята несут боевую службу, защищают Родину, каждый день совершают подвиги без пафоса. Когда человек, особенно в зоне боевых действий, начинает рассказывать про свою жизнь, ты чувствуешь себя пацаном перед ним. Это такая книга жизни!
— Не за горами то время, когда пойдут фильмы про этот период нашей истории. Вам будет что сказать? У вас уже сформировался образ героя СВО после таких встреч?
— Конечно! Есть люди, о которых я бы хотел рассказать, назвать по именам и передать их образы и ощущение жизни. И тем не менее пока этого сделать нельзя, да и дистанционно этот опыт не получишь. Туда надо обязательно приехать, поговорить со всеми этими настоящими героями и патриотами своей страны.
Евгений Николаев
фото: PR НТВ
